В общем, очевидная передышка, и при том рукотворная, придуманная своими силами в противовес гебешным планам. Значит, все-таки можно влиять на их планы? Или нельзя?
Главные Йефовы споры по этому поводу были с женой. Его Надька считала, что он может (и должен) вести себя более благоразумно. Теоретически Лев соглашался, что это правильно, но на практике они по-разному представляли уровень необходимого ему благоразумия.
– Ну почему нельзя было сказать им, чего они хотели? – кричала сквозь слезы Надежда, когда ему влепили двойку на госэкзамене по научному коммунизму.
– Я правду говорил. – Левка не знал, как успокоить жену.
– И чего ты добился своей правдой? Любой дебил будет про тебя думать, что ты дубина и даже сраный научный коммунизм не смог сдать…
– И пусть себе думает.
– Да пойми же ты! – Надька как-то вдруг успокоилась. Наверное, от полной невозможности достучаться до мужа – хоть изойди слезами. – Ну услышали тебя и твою правду пять пердунов.
– Три, – засмеялся Лев.
– А с дипломом у тебя появилась бы возможность лучше устроиться в жизни и найти, в конце концов, более многочисленную аудиторию.
– Пердунов?
– Не важно кого. Более представительную. На которую имело бы смысл влиять правдой твоей и фактами всякими.
– А знаешь, Надька, если бы я был еще терпеливей и закончил аспирантуру, защитился, вступил в партию, продвинулся на серьезные посты, то однажды вышел бы на трибуну перед каким-нибудь очередным съездом и жахнул бы там всю правду и все факты – вот было бы влияние…
– Не понимаю, чего ты ерничаешь? Если бы такая фантастика была возможной – чего плохого-то?
– Да меня бы какая-то гнида там непременно спросила, а в какой жопе я сидел раньше со своими фактами и своей правдой? А еще верней, я бы к тому времени сам стал одним из этих пердунов, что за правду вкатывают неуд.
Они не могли договориться, потому что говорили о разном. Она о том, как жить, чтобы всегда всем вместе – втроем. А он о том, как развернется когда-то их жизнь: он со своей правдой – по этапу, а она с Данькой – неведомо куда.
Тогда в Москве эти разные векторы их жизни обозначились только теоретически, а сегодня утром при разговоре на шалашовой поляне, когда он сказал, что придется постараться и не искать поддержки родителей, не раскисать, а полностью отвечать за сына, – этими словами он как ножом отделил свое будущее от их жизни с Данькой.
Почуял беду, караулящую впритык за спиной? Может быть…
– Йеф-Ич! Йеф-Ич! – бежала за ним Люба Доброва, спеша сообщить что-то исключительно важное. – Йеф-Ич, вас директор искал… только что, – в два раза вытолкнула Люба, восстанавливая дыхание.