Он пытается издать какой-то пронзительный звук, но выходит тихо и хрипло.
— Мне ужасно плохо… как будто весь высох и отравлен… дай мне воды… — Он протягивает руку, смотрит на стакан с водой, на звонок медсестры, на кнопку дозатора морфия.
Но до всего этого он никак не может дотянуться.
— Тебе правда моча в голову ударила, — говорю я, отодвигая стакан с водой на ночном столике и переставляя его поближе к раковине, куда уже не дотянутся эти высохшие руки, эта костлявая хватка.
— Терри… помоги мне… позови медсестру… я же твой отец, сынок…
— Мечтай, сука, — говорю я, наклоняясь к нему. — Алек Почта оттарабанил ее первым, давным-давно; в тот день, когда на земле лежал снег. — Я поворачиваю к себе его старую высохшую голову и смотрю ему прямо в глаза: какой же злобный в них сейчас взгляд! — Да, он развернул обертку и отымел твой рождественский подарок. Она дала тебе только после того, как он уже в ней побывал. Припоминаешь? Да, он трахнул ее, когда разносил почту, и тебе это прекрасно, сука, известно, ублюдок. Ты все пытался добраться до ее дырки, а она раз за разом тебя посылала. Каково же должно было быть ее разочарование после шланга Алека!
Он смотрит на меня и даже не может сделать ни одного язвительного замечания в ответ.
— Что-о-о…
— Алек Почта. Я был его другом. Алек Конноли. Он был моим настоящим отцом. Он вдул твоей пташке, Элис, когда та еще была девчонкой. Ивонна — твоя дочь, бедняжка, но я не твой сын, слава яйцам. — Я морщу нос от запаха. — Какой ты мерзкий!
Он пытается что-то сказать, но у него выходит только всхлип, глаза навыкате, он ловит ртом воздух. Я сваливаю оттуда нахуй, выхожу из палаты, шагаю по коридору и дальше на улицу. Пока иду в сторону парковки, на телефоне снова появляется связь, и я набираю номер Ронни. Я знаю, что он должен сегодня вернуться. Трубку поднимает его личный помощник.
— Офис Рональда Чекера.
— Это Терри. Где Ронни?
— Мистер Чекер не может сейчас разговаривать.
— Давай его сюда, черт возьми, живо, — говорю я. — У меня экстренная ситуация. Мне нужно на поле, а то я сейчас сойду с ума, сука.
— Должен вам сообщить, что мистер Чекер вынужден был остаться в Нью-Йорке по неотложному делу. Он не вернется в Шотландию до следующей пятницы.
— Бля… — Я вешаю трубку.
Потом вспоминаю о том, что рассказал мне Больной, и звоню Донне:
— Давай встретимся в центре.
— Я не могу, у меня здесь Кейси Линн, и потом, в центре сейчас будет куча народу, я туда не поеду.
Ну конечно, там же будет целая толпа придурков.
— Ладно, — говорю я.
Без кэба дерьмово, но если я поеду за ним в центр, то там и встану в пробках. Поэтому я звоню паре ребят-таксистов, и, к счастью, Блейдси оказывается неподалеку, он подбирает меня минут через пятнадцать на Кэмерон-Толл. Мы выезжаем на кольцевую, но до Брумхауза мы все равно добираемся целую вечность. Чувствую я себя сейчас крайне дерьмово. Может, во мне и нет ни капли ДНК этого старого ублюдка, но в нем теперь целых пол-литра моей. Меня могут засадить в тюрьму. Блейдси разглагольствует о матче, но я не слышу ни единого слова из того, что говорит этот бедолага, пока он меня не высаживает и я не расплачиваюсь. Странно, но, когда Донна открывает дверь, оказывается, что без макияжа она выглядит куда моложе, чем есть на самом деле. Мать права: я должен был лучше о ней заботиться.