Среди шатров и повозок уже горели костры. Прохладный вечерний ветерок доносил едкий первобытный запах табора: привычный запах пасущихся ослов, запах дыма, запах жарящихся ежей – блюда, к которому его народ имел особое пристрастие. У него перехватило дыхание, когда он почувствовал едва уловимый запах, исходивший от ящика, доставленного в полдень, – зловоние, как от извращенных приправ, призванных вызывать скорее отвращение, нежели аппетит, – запах тем более неуместный, когда его приносит чистый и свежий ветерок с холмов. У шатров его встретили две собаки. Они подбежали, обнюхали его и успокоились. Потом одна бросилась вприпрыжку к ближайшему шатру – сообщить хозяину, другая с явной неохотой побрела вслед за Аменофисом Фике в табор.
На лай из шатра вышел смуглый человек в полосатом пальто и решительно направился к Фике. Он, как и собаки, хорошо знал старика.
– Добрый вечер, руа, будешь какой обед? У них на огонь есть хочевичи, пахнут очень кусно.
– Так кусно, как всегда пахнут хочевичи, надо думать, – отсутствующе пробормотал Фике. – Но нет, благодарю. Вы все берите сами.
– Я – нет, руа. Моя Бесси готовила кусно хочевичи. С тех пор как она умирать, я их никогда не кушать.
Фике кивнул, хотя совершенно очевидно, что ничего не слышал.
– Очень хорошо, Ричард… – Он помедлил, словно надеясь, что его прервут, но этого не произошло. – Когда солнце зайдет совсем, возьми несколько чели. Снесите ящик вниз, по берегу, к шатру доктора Ромени.
Цыган подергал себя за усы и начал хитрить и изворачиваться.
– Та самый ящик, что моряк принести сегодня?
– А какой еще ящик, по-твоему? Разумеется, тот самый.
– Чели сказали, этот ящик – плохой. Там что-то мертвый, много-много лет.
Аменофис Фике нахмурился, посмотрел неодобрительно и поплотнев закутался в плащ. Последние лучи солнца остались там, на вершине холма, и сейчас, среди сумеречных теней, лицо его казалось не более живым, чем дерево или камень.
– Ну ладно, – произнес он наконец, – в ящике – прах. И безусловно, уже много-много лет.
Он одарил оробевшего цыгана улыбкой, которая производила примерно такое же впечатление, как если бы обрушилась часть холма и обнажила древний известняк.
– Но не мертвый. Я… я надеюсь. Во всяком случае, не совсем.
Это объяснение не произвело должного впечатления на цыгана, который отнюдь не выглядел успокоенным. Он собрался было открыть рот и произнести очередную почтительную тираду, но Фике повернулся и величаво удалился в сторону реки. Его плащ развевался по ветру, как надкрылья гигантского жука.
Цыган вздохнул и, неуклюже переваливаясь, пошел к шатру – он старательно изображал хромоту, которая, как он надеялся, позволит избежать участия в переноске такого гадкого и страшного ящика.