Но и домой возвращаться не стал, решил вступить в Мальтийский Орден, дабы сложить голову в боях с врагами, Веры Христовой. Турки к тому времени все Средиземное Море под себя подмяли, одна Мальта католическая была для них, что кость в горле. Вот они и решили ее раздавить…
Мальтийцам тогда шибко нужны были руки, способные меч держать, и в Орден будущего Командора взяли без проволочек. Хорошо же пришлось моему избавителю потрудиться во славу Мальтийского Братства! И на суше, и на море бился он с турком, десяток кораблей султановых на дно пустил.
Султан за его голову обещал награду подданным — слиток золота по весу самой головы. Да только никто из нехристей не сумел одолеть в бою Марио дель Сфорца. Берег его Господь, и вместо смерти добыл он в боях командорскую цепь.
Но как велики ни были его деяния, не поддавался он гордыне. Не было в нем той надменности, что в прочих знатных господах живет. Он и со мной на равных держался, когда слуг рядом не было. Хотя кто я такой для него? Пленный варвар, схизматик, еретик!
Поначалу он предлагал мне остаться на Мальте, открыть при Ордене школу по обучению солдат «роксоланскому бою», но, поняв, как я тоскую по дому, не стал меня удерживать. «Ты теперь вольный человек, Пьетро, — сказал он, — как только закончится осада Мальты, отправляйся на Родину!»
Слова его в меня жизнь вселили. До того, как он их произнес, я не чуял себя вполне свободным, не верил, что когда-нибудь меня с острова отпустят. Чудилось мне, будто я цепью незримой к нему прикован…
А теперь я ждал отплытия кораблей турецких, как израильтяне Моисеевы ждали в пустыне от Господа манны небесной.
И когда турки сняли осаду и убрались восвояси, радости моей не было пределов. Думалось, вернусь, наконец, на родную землю. Да только, не все происходит так, как мы о том мечтаем. Есть силы над нами, с коими человеку тягаться не с руки…
— Судя по тому, что ты вернулся с Мальты, они все же были к тебе благосклонны, — произнес Дмитрий, заметив набежавшую на лицо казака тень, — только сдается мне, Газда, что свобода не принесла тебе большого счастья…
— Верно, не принесла, — с печальным вздохом согласился, казак, — свободу я обрел, но друга верного навсегда утратил…
Он умолк, шевеля прутом корчащиеся в огне сучья. Отсветы пламени плясали на его лице, осунувшемся и усталом, и от этого казалось, что казак морщится от боли. Похоже, воспоминания были для него тяжелы, и, видя это, Бутурлин, не стал требовать продолжения рассказа.
— Бывает, смерть подкрадывается к человеку незаметно, — прервал затянувшееся молчание Газда, — не в виде убийц с ножом или ядом, но в виде недуга, коий не распознаешь, пока он целиком не завладеет плотью.