Тощая вышивальщица высунула острый бледный нос, осмотрела обеих и нехотя впустила в обойно-газетные недра мастерской.
Все так же тут стояли покрытые лоскутными накидками старые скособоченные диваны, ужасающие на вид, но удобные, изгибающиеся под капризные формы самых непредсказуемых тухесов. Подмастерья сновали между кофеваркой и стеллажиком с баранками и сахаром, в воздухе витали сложные ароматы старомосковской квартиры — от запаха недавно протертого (не вымытого, учтите, а протертого) столетнего паркета, истосковавшегося по циклевке и лаку, и до парфюмных шлейфов гламурных посетительниц, совсем недавно покинувших портновский рай.
— Шоб я так жил! — восхитился московский портной Лев Абрамович Беспрозванный, выходя девушкам навстречу из таинственных закоулков. — Боже, какая прелесть! Таки не говорите ни слова!
Он душевно обнял Алину и тепло сжал в руках сурово протянутую ладонь Маруси. Северянка закаменела лицом: обиталище двергов ей не глянулось.
— Алиночка, безмерно счастлив визиту… желаете обновочку? Старик Беспрозванный все же знает толк в моде! То платье, что мы пошили вам на день рождения… оно должно было принести счастье!
Девушка вспомнила многослойный наряд, похожий на пучок чуть подвядших лепестков кремовой розы… и праздник, на котором ей сделал предложение ее парень Макс. Час спустя она билась в истерике, выдирая Макса из объятий его подруги Оли, также известной под прозвищем Алора. Ноздри у обоих были в порошке, глаза — осоловелые и пустые.
Помолвка оказалась безнадежно испорченной.
Но потом была ночь.
Ночь, когда Мастер Войны пришел к ней, сидящей в этом самом платье, порванном и растрепанном, на ступеньках кафе — и признался в любви, и поднял в бесконечный космос, к звездам.
Счастье. Да.
Алина улыбнулась и кивнула, сглотнув что-то трудное, комком вставшее в горле.
— Не говорите ничего, — продолжал портной, — я о многом догадываюсь. Ведь идет так, как должно. Теперь мы будем делать счастливой и вас, моя дорогая северная роза! Королева, королева как есть, мамой клянусь, шоб я так жил!
— Маруся я, — ответила поморка и ловко избежала теплой твердой ладони портного, уже прицелившейся измерять ее ОТ, ОГ и особенно ОБ.
— Штаны мне не годятся, — степенно выговаривала Маруся. — В носке нехороши. Неделя — и между ног рвутся. Ерунда, а не одежда, если только кожи нашить и кожей об кожу шваркать.
Алина, присев на диванчик, пила душистый чай и во все глаза глядела, как трое белошвеек щебечут вокруг северной валькирии, обмеряя ее во всех проекциях. Самому Льву Абрамовичу она не далась ни в коем случае.