— Оставь его в покое! Потрошитель Азар не станет претендовать ни на место вождя, ни на эту женщину! — возвестил Гленнер неожиданно звучно. — Ведь ты же не станешь?
Котяра истошно замотал головой.
— Азар присягнул эльфам, и я, если понадобится, стану сражаться за него. Ты понял?
Снизу донеслось несколько слов на темном наречии.
— Ты отпусти его, — выговорила появившаяся на плацу Маруся. — Отпусти, мне он целиком пригодится. А что за Димку заступился — спасибо. Спасибо, хоть и не пойму я, кто ты таков и чего тебе надо.
Из-под низко опущенного капюшона блеснула улыбка, и Гленнер, осадив лошадь, покинул театр действий.
Тайтингиль легко переступил по ступеням хлипкой деревянной лестницы и подтянулся на руках. Морумский сеновал был не такой, как он привык. Здешняя земля рождала грубые, жесткие травы. Они пахли гарью и копотью.
— Союзник.
Мастер Войны, сидящий в нефизиологичной, птичьей позе на какой-то жердочке, выпустил из ноздрей плотные струйки дыма. Тайтингиль глянул строже — пепел падал в какой-то черепок от разбитого горшка.
— Союзник. — Тайтингиль кивнул и уселся, скрестив ноги, напротив. — Желаешь говорить?
— Да. Я чувствую теперь, — проговорил звездный воитель, снова затягиваясь. — Я чувствую. Все стало странным, союзник. Столько информации. Вкус, запах. Цвет. Будто я слышу голос каждого в этом войске. Слишком много. Так и должно быть?
— Должно. Но и мне нынче многое странно, Мастер Войны. У меня теперь есть сын… и я не могу всецело посвящать себя бою, так как все время слышу биение его сердца, словно связанного с моим.
Повелитель Морума не ответил.
— Я жил тысячи лет, союзник, — медленно говорил Тайтингиль, тщательно подбирая слова. — Тысячи лет… Моя эльфийская женщина погибла, едва я узнал ее. И вот… у меня сын. Это похоже на то, как ты чувствуешь теперь — все иное, союзник. Сын…
— Тебе не придется убивать его, — хрипло сказал инопланетянин. Его белые глаза слегка светились во тьме, подсвеченное огоньком самокрутки тонкое лицо казалось зловещим. — Их. А мне надо убить всех. Каждого.
Он спрыгнул со своего шестка и пошел по зыбучему сену, еле слышно шелестя подолом о злые травы Морума.
— У йертайан мужчины занимаются с детьми, — сказал он, не глядя на эльфа. — Так принято; матери воюют. Завтра я пойду убивать своих детей, союзник. Пусть тебе никогда не придется даже думать о таком.
— Ты же, Димка, не обессудь, — выговаривала Маруся. — Я тут вон чего вижу. Место хорошее, хоть и бесхозным долго было. Воду подведем. Отсюда и подведем, эльфы вон сейчас себе источник открыли, и он течет себе, течет. Подраскопаем, если что: жить можно. И еще попрошу их воды поискать, уже снаружи. Тогда и земля в дело годиться будет. — Маруся потерла в широкой ладошке прах унылого морумского грунта. — Ты не смотри, что верхушка испепеленная, она родить станет, точно скажу. Плугами перевернуть, быкоглавов приспособлю. Народец отмыть, научить уму-разуму. Я смогу, точно тебе говорю! Это мне в Чопе… в Малиновой Варраке было не развернуться. Да и Мурбук… положительный вполне… щедрый. А за разбой получит. За то, что полез на тебя.