— Леонтьев — законченный псих, — резюмировал Алан. — Только одержимость по наследству не передаётся. Какова вероятность, что этот кто-то его брошенная дочь?
— У неё могли быть собственные мотивы. Родная семья распалась из-за того, что сделал мой отец, а как всё сложилось в приёмной — нам неизвестно.
— Скоро выясним. За дополнительную плату Громов обещал расстараться и раздобыть информацию в течение дня.
Мне очень не нравилось то, что приходится задействовать «оборотня» в таком, можно сказать, личном деле. В душе всколыхнулась тревога.
— Про газеты тебе он сказал?
— Да.
— Не нравится мне это. Вот увидишь, он скоро докопается до истины и начнёт нас шантажировать! — в последнем я не сомневалась.
— Пусть только попробует! Я ему шею сверну! — отмахнулся Алан. Вот зря он капитана недооценивает. — А доказать он в любом случае ничего не сможет.
— Что насчёт Краснова? Думаешь, полиция уже знает, что он тоже родственник жертвы?
— Если бы знали, они бы с нами по-другому разговаривали. Пока это, скорее всего, неизвестно.
На вокзал мы приехали без пятнадцати восемь.
Я не хотела, чтобы бабушка встретилась с Войничем прежде, чем мы поговорим. Но тот упрямо отказывался уезжать, настаивал:
— Уеду, когда вы сядете в такси. Она меня не увидит, хотя я предпочёл бы не прятаться. Ты ведь всё равно ей обо мне расскажешь.
— Да, придётся.
— Хм, и что именно?
— Правду, в адаптированном варианте, конечно.
— Полагаю, она не обрадуется, — вздохнул чемпион. — И не поверит, что мне можно доверять, верно?
— Верно.
— И захочет тебя увезти?
— Обязательно. Как только узнает, что здесь происходит.
— Как же её переубедить?
— Это моя забота, хотя будет очень непросто.
— Но ты-то понимаешь, что вам нельзя уезжать?
— Я понимаю, что это нужно было сделать раньше, сейчас момент упущен.
— А почему ты в сентябре не уехала, ведь не из-за моей же просьбы? — тихо спросил Войнич.
— Уже говорила — надоело убегать и переезжать. А почему ты перестал посылать сообщения? — это вырвалось как-то само собой.
Я с досадой закусила губу, поймав удивлённый взгляд Алана.
— Не привык навязываться, — объяснил он, — а ты никак не дала понять, что тебе это вообще нужно. Сама ведь просила, оставить тебя в покое. Вот и я принял решение отпустить прошлое. Совсем.
Мы замолчали. И в салоне снова повисло вязкое, тягучее, как патока, смущение. Как же это раздражало!
— А ты ждала моих сообщений? Я думал, ты их даже не замечаешь.
— Я же отвечала.
— Значит, ждала? — от надежды, прозвучавшей в его голосе, захотелось выскочить из машины. Туда — в мороз и холод, чтобы банально остыть, потому что щёки снова начинали пылать.