Развернувшись и перекинув руку через спинку ещё тёплого после него кресла, я наблюдала, как мальчик с детским лицом и повадками взрослого неторопливо дошел до двери, как юркнул за дверь. И только, когда он исчез, я сообразила, что он не назвал мне своей фамилии и не спросил меня, когда я приеду и привезу ему этот учебник? Он даже мой телефонный номер не попросил. Он просто не верил, что я вернусь.
Но он ошибся.
Я вернулась в детдом ровно через сутки, ухлопав пять мучительных часов на то, чтобы разыскать этот проклятый учебник. Пособие нашлось во вторник, в книжном, на окраине Новой Москвы. В среду, свернув к обеду все дела в телецентре, я позвонила Марине Алексеевне, заручилась её обещанием оформить мне пропуск на вход и отправилась на Карамышевский проезд. Припарковалась в уже знакомом мне дворике и с хрустящим пакетом под мышкой (пособие плюс стопка прилагающихся к нему аудиодисков), зашагала к учебному корпусу. Разглядывая школьный двор, где под крупными хлопьями снегопада дети постарше оккупировали беседку, а малыши с визгом и хохотом носились по двору и кидались друг в друга снежками, я искала среди подростков Данилу. Но — то ли я плохо смотрела, то ли Данилы на школьном дворе не было — его я там не нашла, зато наткнулась в вестибюле на Марину Алексеевну Добровольскую.
«Какое удивительное превращение, — думала я, рассматривая её сурово поджатые губы и ледяные глаза. — Ещё позавчера она была готова меня чуть ли не на руках носить, а сегодня глядит на меня так, точно я — враг номер один».
— Здравствуйте, — тем не менее, довольно мило улыбнулась я.
— Здравствуйте, — прошуршала она сухим, как жухлый лист, голосом и покосилась на пакет у меня под мышкой. — Спасибо, что нашли время это купить.
— Не за что. А где заяц… то есть Данила? — поймав её озадаченный взгляд, быстро исправилась я, и, прижав локтем к боку пакет, принялась счищать мокрый снег с парки.
— Данила сейчас спустится, но сначала я бы хотела с вами кое-что обсудить. Много времени это не займет. — Тон у неё был деловой. Я бы даже сказала, командирский такой тон.
— Хорошо, — кивнула я, решив, что Добровольская затеяла провести со мной нечто вроде лёгкого инструктажа относительно правил моего пребывания на территории детского дома и общения с мальчиком. Добровольская посмотрела на старшеклассниц, которые крутились у вешалки и о чем-то болтали между собой, на мальчишку, который блуждал и искал что-то в недрах вешалки, и указала мне на скамейку, которая стояла в метрах пяти от вешалки и от детей:
— Пойдёмте туда. Поскольку наш разговор, как мне кажется, не затянется, то я предлагаю побеседовать здесь, а не в моём кабинете.