— Я смеялась.
— Тогда почему ты не хочешь пить сейчас?
— Потому что это отвратительно.
— Почему? Это наш способ делить себя с другими.
Она взглянула на меня через плечо, почти трясясь.
— Ты пьешь кровь.
— А ты ешь еду.
Ее зубы стучали.
— Что это з-значит?
— Ты ешь, чтобы выжить. Еда обеспечивает тебя энергией. Я видел, как ты ешь гамбургер и стейк. Ты ведь не отрицаешь, что в том мясе когда-то была кровь? Ты же поглощаешь жизненную силу животного, которое умерло, поэтому ты остаешься сытой?
Яра уставилась на меня, выпучив глаза.
— То, что мы делаем, не так уж плохо, — продолжал я. — Мы делимся. Мы не убиваем и не едим друг друга. Мы делимся кровью, чтобы другие были сильнее, здоровее, счастливее или влюблялись. Энергия наших душ пробегает через кровь так же, как с виду носятся в воде морские жители. Мы не хуже вас, просто другие.
Ее взгляд метнулся на полотенце на моей руке, сквозь которое проступило красное пятно. В ее глазах загорелась жажда, но она потрясла головой.
— Нет. Я русалка, не Селки, — она прижала колени к груди, обвивая их руками. — Если я глотну сейчас, то мне придется пить ее всегда.
Не всегда, подумал я. До Дня Троицы Восемнадцатилетних осталось меньше двух недель… — напоминание о том, что я не мог принять «нет» в качестве ответа.
— Инстинкт Селки у тебя в крови. Ты всегда будешь испытывать жажду, — это было так. Мне пришлось сказать ей. Я не был уверен, что она услышала меня, поэтому прильнул губами к ее уху. — Яра, твой отец был Селки.
Она завертела головой так быстро, что ударила подбородком под лоб.
— Ложь.
— Клянусь жизнью, это правда.
Яра застонала, а ее зубы стучали при попытке ответить.
— Он был смелым и сильным, — тихо сказал я. — И я уважал его.
На ее глазах навернулись слезы.
— Ты знал моего отца?
— Да. Еще до того, как он превратился в человека и ушел.
На секунду она выглядела так, словно хотела что-то спросить, но потом ее грудь дернулась вперед и она ахнула:
— Ой! Что это?
— Что такое?
— Ощущение, будто меня бьют током.
— Становится хуже. Пожалуйста, позволь мне помочь тебе, — я убрал полотенце со своей руки и затронул рану, кровь снова потекла. — Ты не можешь противиться своим генам. Видеть тебя такой, убийственно для меня.
Она облизала губы и потерла темные круги под глазами. Ее руки безудержно тряслись.
— К-к-клянешься душой В-В-Виенны, что мой отец был С-селки?
— Клянусь, — и я поднял руку. После долгой паузы, она взяла ее в свои руки и потянула мою кровоточащую рану к своим губам. Сильно сглотнув, она подалась вперед.
Но тут музыка остановилась, и громкий треск снаружи отвлек ее внимание. Кто-то прокричал ее имя.