Опершись о палку руками, старик кивнул каким то своим мыслям. В отличие от всех других кланяться Хэргал он почему–то не спешил. Более того, старик смотрел на нее прямо, с заметной неприязнью во взоре.
— Явилась, значит, красотка… — произнес он стариковским дребезжащим голосом, но громко и отчетливо. — И ни единой сединочки на голове не принесла.
Хэргал, всем корпусом развернувшись на голос, ответила вопросом:
— Что тебе надо? Я тебя не знаю.
— Потому и жив до сих пор, — моментально среагировал старик. — Зато я тебя знаю, птица нездешняя. Все гадал: объявишься или нет? А что же ты на этот раз без блеска и грохота? Где гвардия, где черная кобыла?
Хэргал прищурилась, словно силилась увидеть собеседника. Она помолчала, потом спросила:
— Ты знаешь, что здесь произошло? — и сделала неопределенное движение, но старик, видимо, прекрасно знал, о чем идет речь, поскольку мрачно взглянул на развалины.
— А что же ты меня, старого, спрашиваешь? Ты беду за собой водишь, а не я.
— Если бы я знала, у тебя вряд ли бы спросила.
— Так сама видишь — была семья, и нету больше. Годков десять уж как. Что–то ты, красавица, припоздала слезы лить… Хотя нет. Чего тебе о них печалиться? Увела сына, парень сначала душу потерял, а потом и голову… Все, пепел остался. Что ты здесь забыла?
— Я пришла, потому что думала: они живы, — зло ответила Хэргал. — Ты мне ответишь или будешь уму–разуму учить?!
В голосе ее зазвучали злобные, металлические нотки. Абеша сжалась, а старик, напротив, расправил согнутые временем плечи.
— Никак, красавица, на меня решила громы и молнии метать? Давай, потешься. Мне, старому, уже все равно, а тебя, я знаю, не исправить.
— Пока я просто спрашиваю, — проговорила слепая таким тоном, что любому стало бы ясно: она сдерживается из последних сил.
Старик трескуче рассмеялся:
— Ишь ты, дожил до какой чести! Спрашивают меня! Ну что же, если и правда, ты за горами–ветрами была, ничего не знаешь, то и рассказать могу. Вырезали их всех ночью, а дом подожгли. Злодеев искали, да… никто их и тени не видел.
— Вырезали ночью? — повторила Хэргал, о чем–то напряженно размышляя. — Всех?
— Всех, красавица. Никого из всей семьи не осталось. Даже малышей не пожалели. Никто теперь сказать не может, что за душегубы приходили. Лет десять назад, а то и больше.
— Десять лет? — повторила Хэргал, и на лбу ее собрались мелкие морщины. — Ты сказал: десять лет?
Старик покачал головой:
— Какая же ты все–таки, а? Высоко летаешь, птица? Земли под собой не видишь, времени не замечаешь?
— Откуда стало известно, что убили всех, если дом сгорел?