В отряд вступили трое, один из них — Палихин. Их посадили на подводы, с пластунами, в качестве оружия выдали кинжалы. Подводы эти строились на левом фланге, а главная часть отряда — кавалерия — впереди. На одной из повозок рядом с молодыми пристроились два старых казака. Им бы дома сидеть. Оба подвыпившие, разговорчивые.
— Бели уж Кубань поднялась, туда ее, то всех покрошит, — говорил один.
— И не говори, кум, — поддерживал другой. — Все разнесем! Всю Россию.
— У вас же одни кинжалы, — сказал Палихин.
— Шкура выдаст. У него тайный склад — тыщи винтовок. Палихин посмеивался, подумывая, как полезно было бы для дела обоих этих стариков к стенке поставить. Их же слушают. Верят. Идут невесть куда, а у Шкуры этого ни тайного склада, ни войска, ни ума в голове.
Но все шло, как в настоящей армии. Слащов диктовал боевую сводку, Шкуро объезжал три конных и две пластунских сотни, он не спешил — выступать решили с началом темноты.
— Поздравляю вас! — кричал Шкуро. — Вы опять казаки! Многие из вас не увидят больше родной станицы, но те, которые погибнут, падут за освобождение казачества! Я получил сведения, что весть о нашем восстании докатилась и до группы Кавминвод, и до фронта у Тихорецкой и произвела страшный переполох в большевистских верхах. Первый бой мы должны выиграть, и это событие прогремит на всю Россию!..
Густо засинели сумерки, и полковник приказал: «Трубачи! Поход!». Отряд двинулся вперед, первая конная сотня пошла под лихую песню:
Из-за леса, леса копий и мечей
Едет сотня казаков усачей,
Попереду командир наш боевой
Ведет сотню казаков за собой!..
Боевой командир ехал рядом со Слащовым.
— Бой будет? — спросил Слащов.
— Нет. Идем на Воровсколесскую — это последняя казачья станица. Дальше — мужицкое Ставрополье. Здесь нам бой не нужен. Я приказал избегать кровопролития. В Боровск одесской утром нас встретят набатом, люди выйдут на площадь. Будем говорить и увеличивать свое войско.
— Войны пока нет, Андрей Григорьевич.
Сзади наметом подскакал на потном усталом коне казак.
— Господин полковник! — сказал он, отдышавшись. — Имею устное сообчение от наших. Как только вы ушли из Бургустанской, тут же явились комиссары. Арестовали человек двадцать за контрреволюцию, за то, что вас, значит, не взяли. Ну и троих расстреляли прямо у правления. Старика Артюхова тоже. Он все кричал: «Мы за вольную Кубань!», а старуха его как повалилась, так и не встает.
— Вот тебе, Яша, и война, — сказал Шкуро.
В Воровсколесской, как и ожидалось, встретили набатом. Солнце жгло, люди степенно молчали. На обычную речь Шкуро никакими возгласами не отвечали. Он закончил выступление объявлением о мобилизации и о сборе коней и ушел в правление. Вот здесь его доняли. Слащов исчез сочинять очередную сводку и в меру сил помогал только Саша Мельников.