А здесь, в комнате, он клубился тихим и пыльным рассеянным светом, напоминая одновременно о смерти и о вечности.
Я раскрыла книгу, пробежала первую страницу и наткнулась на нерусское слово. И остановилась. Оно было коротким. Перевела глаза на сноску в конце страницы: «Рок». Вот как переводилось это слово.
— Мама, а что такое рок? — спросила я.
— Ну, как бы тебе объяснить? — задумалась мама. — Рок — это неизбежность.
— Я же говорила, что рано давать ребенку такие книги, — ворчливо заметила бабушка.
— Это когда с человеком что-то обязательно должно случиться. Хочет он того или нет, — пояснила мама.
Солнце освещало комнату, было очень тихо, и в его луче лежали мои руки и книга на коленях, в которой пугало и притягивало к себе нерусское слово.
И вдруг что-то пронзило меня. Я почувствовала, что пройдет много дней, я вырасту, забуду этот полдень, этот дом, этот разговор, и тогда-то со мной случится то, чего я не хочу.
Я могу зарыться в подушки, укрыться в малиннике, где на сырой земле догнивают черные ягоды. Я могу залезть в шкаф, пропахший нафталином, даже спрятаться в мусорный ящик, наконец. Но Это все равно случится.
И тогда я закричала страшно и сильно. Но никто даже не оглянулся. Потому что, оказывается, я кричала про себя.
Стучала швейная машинка, крутилось колесо, по материи бежала ровная белая строчка.
Мама надкусила зубами нитку, встала, разгибая спину, сказала: «Не люблю заката. Он на меня всегда наводит тоску…»
Больше всего на свете я любила ничего не делать. Но это было совсем не то ничегонеделанье, которое так осуждается взрослыми и называется ленью.
Мое ничегонеделанье было полно глубокого смысла.
Но взрослые, конечно, этого не знали. Да и вряд ли поняли бы меня, если бы я им объяснила. И потому им казалось, что я расту ленивой или больной, что еще хуже.
Стоило мне забраться в какой-нибудь укромный уголок, как ко мне мгновенно подлетала мама и нервно спрашивала: «А ты не заболела?» При этом она с беспокойством ощупывала мой лоб, прикладывала к нему губы и вообще всячески мешала мне ничего не делать.
Бабушка реагировала на это несколько иначе.
— Просто лентяйка! — заявляла она и заставляла меня штопать носки или мыть посуду.
Взрослые почему-то были уверены, что стирать, мыть, варить — это значит заниматься делом.
А вот просто сидеть и молчать — значит не делать ничего.
В то время как все обстояло совсем наоборот.
Вот, например, я сижу и молчу. Со стороны это выглядит так, как будто я ничем не занимаюсь, просто лентяйничаю.
Но на самом деле…
За то время, пока моя бабушка всего-навсего вымыла посуду, я успела вырасти, состариться, даже умереть, а потом снова родиться и счастливо вернуться в свою сегодняшнюю жизнь, на свой любимый сундук, который так располагает к мечтаниям.