– Улечу. Не могу псу в глаза смотреть. Предал я его. Полюбил – и предал, – сказал Федя. Он яростно принялся смывать ацетоном буквы.
Ветер доносил до нас запах ацетона, и тогда Кыш, фыркая, отбегал в сторону. Вдруг он насторожился и сам встал в стойку, как охотничий пёс, чего никогда раньше не делал, постоял, потянул носом и куда-то понёсся. Я забеспокоился, но он немного погодя показался из-за деревьев, а за ним, держа в зубах что-то светло-жёлтое, с пупырышками и болтающейся головой, торопился… Норд! Он тяжело дышал после подъёма в гору, а Федя сидел лицом к скале и его не видел.
– Федя! – сказал Василий Васильевич. – Вон друг твой пришёл. Утку тебе на завтрак принёс. Полупотрошённую. Прямо сейчас на вертел годится.
– Какой ещё друг? – не оборачиваясь, мрачно сказал Федя.
– А ты посмотри.
Норд положил утку у подножия скалы и, смотря на раскачивающегося Федю, три раза пролаял: «Гав-рр! Гаврр! Гаврр!» После этого он сел около утки и не подпускал к ней изнемогавшего от любопытства Кыша.
– Я ему всё время про уток говорил. Вот он и подумал, что из-за них я его в отставку уволил… О умница! Отныне нема такой силы, чтобы нас разлучила! Ещё раз подчёркиваю: не-ма! – Последние слова Федя, наверно, говорил жене Нине, и эхо издалека повторило: «Не-ма!»
Пока он смывал последние буквы, я строил разные догадки насчёт утки и решил, что Норд её где-нибудь стянул.
– Почему? – спросил Василий Васильевич, которого так же, как меня, поразили ум и преданность Норда. – Почему непременно стянул? Почему не допустить, что пёс поступил честно, а не бросил вызов обществу, как, например, тип, лишивший павлина перьев.
– Но он же не мог эту утку купить! И в долг тоже не мог её попросить! – сказал я.
– Напротив! Я уверен, что у благородного пса был такой ход мысли: он, конечно, прекрасно знал слово «утка». Федя только и говорил ему про охоту, уток и так далее. И, возможно, неожиданное увольнение объяснил своей охотничьей нерадивостью. И, естественно, решил доказать человеку, которому поверил всей душой, что он не шалопай и тунеядец, а настоящий охотник. Я почему-то уверен, что он взял утку в долг. Такие личности не воруют! И если потерпевший обнаружится, то я сделаю всё, что в моих силах, для полного оправдания прекрасной собаки!
Пока мы разговаривали, Федя всё смыл ацетоном, банку, бутылку, молоток, кисть и тряпки бросил на землю и по тропе спустился к нам. Он первым делом молча и крепко пожал Норду лапу. И долго не выпускал её из своей руки. Потом поднял утку, завёрнутую в синюю бумагу.
– Ещё оттаять не успела. Свеженькая! Где же ты её добыл, верный друг? На складе? В магазине? Или у частного лица? На уголовное дело, выходит, я тебя толкнул? Отнёс бы ты её, что ли, обратно?