Какие выводы сделает милицейский начальник, ознакомившись с трактатами Князева, остаётся гадать. Во всяком случае местным Платоном ему стать наверняка не позволит.
Но к этому разряду шукшинских героев можно отнести и совсем вроде бы не чудаковатых людей – героя «Сапожек», например, или Веню из «Мой зять украл машину дров!», или Константина из «Пьедестала», Романа Звягина из «Забуксовал». Они вольно или невольно делать что-то не по чину. А это, оказывается, и в советское время было предосудительно. Например, рисуй, как Константин, афиши и вывески, но в живопись – не лезь; положено вашему слою носить резиновые сапоги, не трогай лакированные сапожки; ты механик, поэтому не задумывайся над птицей-тройкой из «Мёртвых душ»; ты невзрачный, малозарабатывающий мужичишка, поэтому не заглядывайся на кожаное пальто…
Эти рассказы формально выглядят как анекдоты, забавные случаи, потому драматизм содержания не выпирает так отчётливо; в дальнейшем, у других писателей эта тема будет рассматриваться «серьёзней». Вспомним хотя бы рассказ «Путёвка на юг» Бориса Екимова…
Есть у Шукшина поразительный и загадочный рассказ с крайне неприметным названием «Версия». Вот там советская женщина «чудит» так «чудит»!.. Можно сказать, тарантиновский сюжет, если бы не был придуман (а скорее всего, взят из реальности) за два десятилетия до появления сценариста и режиссёра Тарантино…
В слове «чудик» слышится добродушие. Но у Шукшина много зловещих «чудиков». В рассказах 60-х годов они ещё редки, но в 70-х их становится всё больше и больше. Вспомним персонажей из рассказов «Крепкий мужик», «Свояк Сергей Сергеевич», «Ноль-ноль целых», «Мужик Дерябин», «Вечно недовольный Яковлев»…
Есть и ещё один тип героев, которых причисляют к «чудикам». Самые яркие из их представителей – Спирька Расторгуев из рассказа «Сураз» и Колька Паратов из «Жена мужа в Париж провожала». Мятущиеся, томящиеся, но не понимающие причин этого неустроя в душе парни.
Позже они появятся у Шукшина как немолодые, утомлённые мужчины, и явный трагизм судеб Расторгуева и Паратова приобретёт несколько саркастический оттенок. Эти себя не убьют, но и от томления не излечатся. Будут долго отравлять жизнь и себе и окружающим.
Такой типаж, например, показан в рассказах 1973 года «Владимир Семёныч из мягкой секции» («ЛР», № 13, 30 марта) и «Психопат» (№ 52, 28 декабря). Они несимпатичны, но вызывают сочувствие, сострадание даже; они сродни Виктору Зилову из вампиловской «Утиной охоты». Вскоре этот типаж станет чуть ли не центральным и в литературе и в реальной жизни «позднего застоя».