– В степи топливо под ногами, – с еле заметным акцентом ответил второй воин, снимая котомку. – Ты мне поможешь, Сбыслав.
Юноша, сбросив свою ношу, тотчас же пошел вслед за Чогдаром, а оставшийся начал разгребать снег, готовя место для костра.
В эту зиму оттепелей не случалось, ветер беспрестанно ворошил снега, и докопаться до земли казалось делом нетрудным. Однако под снегом в смерзшейся густой и перепутанной траве руки наткнулись на кости, и воин долго выдирал их оттуда, бережно откладывая в сторону. А потом извлек из-под снега грубый нательный крестик, старательно отер его, прижал к губам и спрятал за пазуху.
Вернулись спутники. Чогдар нес в поле кафтана груду смерзшегося конского навоза, а Сбыслав – рыхлую охапку полегшего под снегом кустарника.
– Кони стояли, – сказал Чогдар, высыпав навоз.
– А люди легли. – Старший показал свою находку и перекрестился.
И спутники его перекрестились. Помолчали.
– Наша с тобой война, Ярун, – вздохнул Чогдар.
– Наша, – согласился Ярун и протянул найденный крестик юноше. – Христианская душа на этом месте в рай отлетела. Носи у сердца, сын. Память должна обжигать.
– Да, отец. – Сбыслав торжественно поцеловал крестик и спрятал его на груди.
– Волки близко, – сказал Чогдар, вздувая костер. – Сидят караулом.
– К огню не сунутся.
– Не к тому говорю, Ярун. Кости человеческие грызть начнут, по степи растаскают. Уж лучше в огонь их положить.
Потом они молча жевали сушеную рыбу, ожидая, когда поспеет похлебка в котелке. Студеная синева наползала со всех сторон, а они чутко дремали, закутавшись в широкие полы кафтанов и спрятав лица в башлыки.
Невдалеке завыл волк. Ярун сел, помешал варево, попробовал.
– Похлебаем горячего, да и в путь.
Хлебали неторопливо, истово, старательно подставляя под ложки куски черствых лепешек. Тоскливо выли волки в густеющих сумерках, не решаясь приблизиться к огню.
– Зверь убивает пропитания ради, – сказал вдруг Сбыслав. – А чего ради человек убивает человека?
– Несовершенным он в этот мир приходит, – вздохнул Ярун. – Душа должна трудиться, и пока трудами не очистится, нет ей покоя. Труды, размышления и молитвы взрослят ее, сын.
– Жирный кусок – самый сладкий, – добавил Чогдар. – А из всех сладких кусков власть – самая жирная. – Он облизал ложку и спрятал ее. – Пора в путь, анда.
Все трое молча поднялись, затянули на спинах длинные концы башлыков, надели котомки и, перекрестившись, тронулись дальше. Шли прежним порядком: Ярун торил дорогу, Чогдар замыкал шествие, а Сбыслав держался середины.
Позади у догорающего костра тоскливо выли волки. Конечно, лучше было бы ночевать у огня, а идти днем, но в те года горящий в сумерках одинокий костер был опаснее самых ярых зверей.