Вечером, как водится, состоялся пир. Федор, пожалуй, веселился больше всех остальных. Не испортило его настроение и мое сообщение о ханском отказе подписать договор о союзе. Напротив, он кинулся ко мне с утешениями, горячо уверяя, что это воюют быстро, да и то такое дано не всякому, а с прочим как ни старайся, резвости не выйдет.
Утром мы выехали к южным рубежам. Вообще-то я не собирался провожать Кызы-Гирея, но что делать, если накануне, он по дороге в Москву попросил меня об этой услуге. Мол, тогда он будет до конца спокоен за безопасность своего отряда. Отказывать напрямую не хотелось и я пояснил, что в данном случае одного моего согласия мало. Кто знает, какие неотложные дела скопились в Думе, потому государь может и не дозволить. Увы, подсказать Федору не отпускать меня, я не успел – хан мастерски сработал на опережение, обратившись к нему с просьбой чуть ли не в первую минуту их встречи. Годунов же, верный слову ни в чем мне не отказывать и услышав от хана, что я не против, благодушно махнул рукой.
Впрочем, четыре-пять дней (проводы намечались до Оки, не дальше) ничего не решали, благо, в третий раз совместная делегация Освященного Земского собора и Боярской думы собиралась предложить Федору корону через четыре дня, а само венчание на царство должно произойти аж через три с половиной недели.
– А почему так долго? – удивился я, услышав об этом.
Годунов, виновато улыбнувшись, пояснил, что пан Мнишек прислал гонца с просьбой отложить, ибо раньше ему не поспеть, а поприсутствовать хотелось.
– Опять с сыновьями припрется и кучу другой родни притащит, – вырвалось у меня.
Очень уж велико было раздражение, вот и не сдержался. Но, глянув на сконфуженного Федора, смягчился – и впрямь, отец невесты, никуда не денешься. Однако дал совет предупредить ясновельможного не брать с собой большую свиту, ограничившись двумя десятками гайдуков и десятком пахоликов.
Тот помялся, но все-таки спросил:
– Не мало ли? Воля твоя, князь, мне б и самому не хотелось, чтоб ляхи сызнова Москву заполонили, но и пана Юрия забижать как-то не того….
– Почет не в том, сколько с тобой людей, а в том, чтобы их оказалось больше, чем у остальных, – усмехнулся я, предложив: – Напиши, что два десятка дозволяется взять с собой ему одному, как тестю, а остальным, кто бы ни был, не более одного.
…По дороге мы с Кызы-Гиреем говорили о чем угодно, но не о договоре. Листы с ним я прихватил, причем по его просьбе, но он молчал, а мне первым поднимать эту тему не хотелось. Еще подумает, будто я клянчу, да и вообще, памятуя инструктаж дьяка Палицына, назойливость у степняков не приветствуется, считаясь дурным тоном.