Думцы одобрительно гудели, угодливо поддакивали, согласно кивали, подобострастно улыбались нам обоим, но в глазах, устремленных на меня, у всех застыла такая зависть…
Я не суеверный, но неожиданно захотелось постучать по чему-нибудь деревянному. Сглазят, заразы, как пить дать сглазят. Один Романов чего стоит. Правда, после последнего полученного им отлупа затаился как мышка и ни гу-гу, но я помню, как он тогда зыркал на меня исподлобья. И взгляд тяжелый, волчий, словно примерялся, как половчее прыгнуть на меня, да за глотку ухватить. С таким ни на секунду нельзя расслабляться. А впрочем, пускай прыгает, и чем быстрее, тем лучше. Даже жаль, что не дождаться мне этого в ближайшие недели, а то и месяцы, ибо хоть и сволочь он, но не дурак.
А кстати, где боярин? Странно. Я на всякий случай пробежался взглядом по сидящим, но и без того было понятно, что коль его нет рядом со мной, то нет вообще. Свое почетное место, самое ближнее к государю в отсутствие Мстиславского и Трубецких (мой приставной стул не в счет), он бы ни за что не сменил. Неужто, узнав о моей очередной удаче, на сей раз на дипломатическом поприще, захворал от горя? Вот радость-то нечаянная привалила!
– Так какую титлу мы ему дадим, думский народ? – отвлек меня от раздумий голос Годунова. – Наперсник али друг государев?
Сидящие загудели пуще прежнего, но неодобрительно. Не иначе как зависть при виде моего вертикального взлета все-таки прорвалась наружу. Да и не мудрено – слишком много ее скопилось, вот и не выдержали кроткие христианские души бояр и окольничих, возроптали вслух. Общее мнение озвучил Татищев:
– Искони повелось, что титла царского слуги самая почетная на Руси, честнее всех бояр, а дается то имя государем за многие и многие службы. Тогда к чему иную вводить?
– К чему? – усмехнулся Годунов. – Да к тому, что князю, яко тайнейшему и начальнейшему боярину давно иная личит. К примеру та, кою моему батюшке царь Федор Иоаннович даровал, – и он процитировал: – Наивышний содержатель всего царства. Чего скажете, думцы?
Те угрюмо молчали. Годунов помрачнел и махнул рукой:
– Ладно, о том я сам помыслю. Авось за две с половиной седмицы, кои остались, поспею придумать что-нибудь эдакое, а покамест давайте про само венчание потолкуем. Я тут надумал поменять кой-что, – и он принялся оглашать изменения.
На самом деле надумал их не он, а я, будучи в Тонинском. Как-то пришло на ум, что желательно уже во время церемониала показать остаткам романовского кружка, на кого станет опираться государь в дальнейшем. А то по своей мягкотелости Годунов возьмет да поручит Федору Никитичу нести за ним скипетр, державу или шапку Мономаха – по знатности рода боярин и впрямь уступает немногим. Мне же хотелось полностью освободить Романова от любых почетных поручений, пусть мало-мальских. Ну а остальные мысли – кого привлечь к церемонии – пришли по ходу. Касались они в основном руководства Освященного Земского собора. Несправедливо получается: выбирать царя – они, пускай и вместе с думцами, а в самой церемонии их нет. Непорядок.