С трудом оторвав свой взгляд от рисунка, Дина перевела его на Саву и обомлела. Бывший зэк не только был неподвижен и бледен. Он не дышал. Обычно какой-то взъерошенный и даже насмешливый над окружающими и собой, сейчас он походил на восковую статую. Похожую, но не живую. Она испугалась, что Пика останется в том непонятном мире, куда он нырял через портал своей картинки, оставляя здесь совершенно безжизненное тело. Вдруг название «черный рисунок» несет опасность обоим контактерам. Отчего-то эта мысль больно кольнула женское сердце. Карандаш тут же остановился и уже более не двигался. Очень медленно, словно протискиваясь через нечто, Сава облокотился о спинку плетеного кресла и начал сползать, как таящий снег на стекле. Это сравнение напомнило Дине далекую заснеженную Москву. Она сидит в холодном салоне своей машины, промерзшей за ночь, и ждет, пока двигатель и печка прогреют ледяной металл.
— Дворники только не включай, — прошептал Пика и едва улыбнулся краешком побелевших губ.
— Ну, наконец-то, — обрадовалась она, — а то страшно сидеть рядом.
— Я кричал? — насторожился бывший зэк.
— Нет. Ты себя, просто, со стороны не видел.
— И как?
— Прости, но при контакте ты больше на покойника похож.
— И долго это продолжается?
— А ты не чувствуешь? — удивилась женщина с карими глазами.
— Я там, а не здесь.
— Ну, я не знаю… Время не засекала, но думаю пару минут. Ты, ведь, совсем не дышал.
— Забавно, — Пика начал приходить в норму. — Значит, там время течет иначе, мы же разговаривали не торопясь. Он курил. Потом кто-то начал кричать на улице, Олли пошел посмотреть. Когда вернулся, мы продолжили. В целом, наверное, прошло около получаса.
— А кто закончил разговор?
— Он вдруг сказал, что ты всегда будешь помнить бабочку, которая однажды сядет мне на спину.
— Зачем? — вырвалось у Дины.
— Я тоже задал этот вопрос, а он так снисходительно посмотрел на меня, словно я забыл, сколько будет дважды два.
— Слушай, Сав, а откуда ты вообще узнал про «черный рисунок»?
— Да, в Суриковском разные байки ходили, — бывший зэк пожал плечиками. — Художники народ суеверный, потому что муза дама капризная. Не придет — хоть пляши, хоть морды бей, все бестолку. К мольберту можешь не соваться. Вот каждый для себя и придумывает некий ритуал — как кисти разложить, как краски смешивать, когда работу начинать, как с моделью общаться.
— Все общаются?
— О всех не скажу, но для меня это нормально.
— Всегда разговариваешь?
— Нет, это не «ля-ля» или «тер-ки». Это образ. Пока он не возникнет в душе, работать бестолку. И неважно, кто автор — писатель, художник, скульптор или композитор. Главное — образ в душе, а изобразительный язык разный. Кого каким Создатель наградил.