Он прибыл к нему в кабинет в конце дня. Сухоруков встал, но Растрига махнул рукой — не до субординаций.
— Гадаешь — почему прибыл я? — сразу спросил Растрига.
— Не стану обманывать — гадаю, Эдуард Карлович.
— Стреляли, — улыбнулся Растрига, — и не первый раз. Что скажешь?
— Первый раз — моя вина, — ответил Сухоруков, — на случайность не списываю, она возникает из-за недоученности бойцов. Вчера… считаю, что караул действовал по уставу и оружие применил законно. Рота стройбата оперативно подчинена мне, дисциплину подтянем, товарищ полковник.
— Я уже наслышан, — он засмеялся, — откуда Михайловский метод знаешь?
— Служили вместе, потом он меня оперировал после ранения.
— Да, классный хирург был… не повезло мужику. Контузия и как следствие тремор пальцев. Не штабник он, попротирал несколько лет штаны и подал рапорт. Жаль… Но я слышал, что кто-то из Генштаба его вернуть хочет. Вроде бы прошел тремор, и он может оперировать снова. Но я не за этим прибыл и даже не из-за стрельбы. Тут все понятно — в стройбате дисциплины никакой, солдатику захотелось рассмотреть «Аллигаторы» поближе. Повод у меня другой есть, более серьезный. Ты свои задачи на ближайший год знаешь?
— Доведенные знаю, не озвученные не знаю, — ответил Сухоруков.
— Ишь, ты как… скользко ответил. А не озвученные следующие — это не взлетно-посадочная полоса. У тебя, в качестве последней доводки, станут испытывать новейшие вертушки, я их сам еще не видел. Поэтому твоя часть особо секретная, а у тебя гражданские разгуливают и даже бабы в «Аллигатор» садятся. Что скажешь, пока полковник?
— Даже так — пока полковник…
— А как ты хотел, Михаил Семенович? У тебя объект особой секретности, а ты гражданского хирурга приглашаешь, бабу его ублажаешь. Астафьев этого хирурга так и не нашел, нет его в районной больнице и не было. Может он агент ЦРУ или другой разведки? Решение по тебе уже принято, Михаил Семенович. Но я попросил отсрочить его — ты боевой офицер, профессионально грамотный и честный. Да, попросил отсрочить, пока не разберусь лично и просил не подключать к поискам ФСБ, надеюсь, ты этого хирурга сам сдашь вместе с женой. Что скажешь, Михаил Семенович?
— Что скажу? Скажу, что круто все замешано, в стиле старой школы НКВД, — ответил Сухоруков.
— Не понял? — удивился Растрига.
— Чего не понять? В НКВД первым делом донос ценился, а правильный он, не правильный — это уже вторично. Если не правильный, то пытками доводили до правильного. Больше мне сказать нечего, товарищ полковник.
— Ты обиженного из себя не строй, Михаил Семенович. Почему Астафьеву отказался отвечать на вопросы об этом хирурге? Может, мне все-таки скажешь?