Они двигались на север, к великому Дуомо, а Никколо продолжал болтать; вновь обретённая свобода и безумие святого праздника приводили его в восторг. Чудесным образом он снова превратился в мальчишку.
— Я услышал от тех дам и ещё кой-какую чепуху, — сообщил он, выворачивая шею, чтобы не упустить из виду ни пяди кипящей, освещённой факелами улицы.
Массивный конь вздыбился, скинув седока на камни, уложенные ещё римлянами; те, кто следовал за ним в шествии, шли дальше, словно это была торба, оброненная путником. Хотя блокнот для зарисовок свешивался с пояса Леонардо и бил его по ногам, Леонардо не спешил подтянуть его. Мысли его метались между Николини и Джиневрой.
— Кое-что тебя, наверное, заинтересует, мастер Леонардо, — говорил Никколо. — Особенно их доморощенный рецепт краски, которой можно красить всё: рог, перья, мех, кожу, волосы, что угодно и в какой угодно цвет. Быть может, тебе захочется подвергнуть проверке их рецепты?.. — Уж не мелькнула ли в его голосе нотка сарказма?
Не дожидаясь ответа Леонардо, он продолжал:
— Надо, говорили они, взять дождевую или ключевую воду, смешать с мочой пятилетнего ребёнка, добавить белого уксуса, извести и дубовой золы и мешать, пока состав не уменьшится на треть. Потом пропустить смесь через кусок войлока, прибавить квасцы, немного краски того цвета, какой надобен, — и погрузить вещь в состав на столько времени, сколько необходимо, чтобы её покрасить.
Не слушать мальчика Леонардо не мог: он собирал сведения в соборе своей памяти, как научил его Тосканелли. Леонардо сотворил свой собор по образу великого Дуомо, хотя, сравнивая своё мысленное творение с созданным Джотто и Брунеллески бриллиантом короны Флоренции, понимал, что Дуомо — недостижимый идеал. То было совершенство.
Он поместил рецепт в нише баптистерия, где тот окрасил алым воду причудливого фонтана, который бил из искажённого гримасой лица наречённого Джиневры.
Ибо Леонардо думал о крови.
На Виа дель Пекоре, близ еврейского гетто и квартала шлюх, но всё же неподалёку и от Баптистерии и большого собора Санта Мария дель Фьоре, известного как Дуомо, на шесте было вывешено предупреждение:
«Великолепная и властительная Синьория объявляет и утверждает, что, поскольку, как ей стало известно от некоторых граждан Флоренции, в городе ожидается большое скопление конной стражи и иных всадников, то, буде случится такое, что armeggiatori затопчут конями, поранят копьём или нанесут иные повреждения, смертельные или нет, любому, невзирая на положение и титулы, в означенный вечер Пасхи, никто из городских властей, а равно и горожан не должен ни вызывать их в суд, ни преследовать любым иным способом. Ибо за всё это ответственна Синьория».