— Снимай галстук, режиссер. — Она засмеялась.
И я подумал: будь что будет. Милая моя Мадам, чем бы ни закончился этот вечер, знай, что все, что я делаю, я делаю только ради тебя. Ради нас.
Все-таки как это удобно, когда под рукой есть женщина, готовая следовать за тобой куда угодно и когда угодно. Если бы на месте Алки был мужчина, я целый день чувствовала бы себя не в своей тарелке. Мужчина не может быть таким чутким. Мужчины навязчивы, нетерпеливы и совершенно несносны. Они не могут стать твоей тенью. Им непременно нужно ежеминутно навязывать тебе свои планы и мысли, настаивать на своем выборе и упорствовать в своих заблуждениях.
Я посмотрела на Алку с благодарностью и улыбнулась, но улыбка вышла кислая.
— Мадам, рванем на природу? — предложила она. — Я знаю прелестное местечко.
— Думаешь, это поможет?
— Поможет? Мадам нужна скорая помощь?
— Поедем. Послушаем пение птиц.
Чириканье воробьев под моим окном могло лишь свести с ума. Предчувствуя весну, они драли глотки не хуже мартовских котов. Им было все равно, что снег еще не стаял, что солнца как не было, так и нет. Они предчувствовали… И мне кажется, у меня тоже впервые в жизни появились предчувствия. Только мои предчувствия были страшными. Я предчувствовала, что…
Нет. Если не признаваться себе в собственных предчувствиях, они и не сбудутся. Нужно выбросить все из головы. В последние дни мне кажется, что моя голова становится мне врагом. Там накопилось так много мусора, который я не в состоянии вымести! Кто бы мог подумать!
Бывало и раньше, когда какая-нибудь мелочь выводила меня из состояния равновесия. Грубость продавщицы, например, могла повергнуть меня в состояние депрессии на целый час. Но это была легкая депрессия, как облачко, время рассеивало его, и все становилось на свои места. Но теперь дурные мысли, предчувствия и страхи словно свили гнездо у меня в голове и мешают наслаждаться жизнью. Больше всего меня пугает, что со мной никогда ничего подобного не случалось. Может быть, я заболела?
— Потрогай меня. Я горячая?
Алка смотрит удивленно и касается ладошкой моего лба.
— Тридцать шесть и шесть. В крайнем случае — и семь. Голова болит?
— Да, пожалуй, болит.
— Хочешь анальгин?
— Не поможет.
— Что с тобой?
— Не знаю.
— О чем ты все время думаешь? Зачем нам было тащиться в этот салон на Каменноостровском?
Я открыла было рот, чтобы ответить, но поняла, что не смогу объяснить ей. Потому что придется упомянуть и о моих предчувствиях, и о сценарии, который всему виной. Пора менять тему.
— Ты знаешь такого режиссера Богомолова?