– Ты, батюшка, не думай, – зашептала в самое ухо девушка, когда они улеглись.
От глашиного голоса по коже пошли мурашки. Всё-таки в красивая молодая девушка под одним одеялом, это серьёзное искушение для двадцатипятилетнего молодого человека.
Он обнял доверчиво прижавшуюся девушку, и сразу же перед глазами встала Беляна. Она укоризненно махала пальцем и цокала языком. Платон разжал руки и откатился на спину.
– Нет, не могу, – скорее себе, чем Глаше, сказал он.
– Да нешто я, батюшка, не понимаю? – шепнула на ухо та. – Любишь ты конежну. Да и она тебя. Ты спи, родимый, спи. И я спать буду.
Так и уснули. И вот теперь кто-то пробрался в их лагерь и рылся в вещах. Платон достал из-под постеленного на землю плаща нож, приподнялся, и как можно тише подобрался к затухшему костру. Угли были ещё красными. Много света не давали, но скрюченный силуэт различался хорошо. Смирнов подполз к вору и беззвучно приставил кончик ножа к его боку. Тот испуганно икнул.
– Ну-ка, подбрось веток в костёр, – потребовал Платон.
Незваный гость безропотно повиновался. Даже тщательно раздул пламя, так, что теперь его было отлично видно.
Воришкой оказался очень молодой человек, почти мальчик. Одет он был в самую неподходящую для прогулок по лесу одежду – длинную чёрную то ли рясу, то ли плащ. Головного убора не было, и длинные рыжие волосы блестели в свете костра.
– Вор, значит, – сказал Платон просто, чтобы начать диалог.
– Нет! Не вор я! – вполголоса крикнул задержанный.
– Да ну? Тогда, может, это я тебя попросил в вещах порыться? Что искал-то?
– Хлеб, – после короткой паузы признался воришка.
– Что?
– Есть хочется. Я бы ничего ценного и не взял, клянусь. Ну, может, штаны ещё. И всё. Правда.
– Штаны? – Платона пробрал смех. – Это что за порточный воришка такой? Ну-ка рассказывай.
– Дядь, дай пожевать чего, – умильно попросил тот. – Третий день не жрамши.
– Ты сиди, батюшка, – раздался голос Глаши с постели. – Я, чай, провиант наш лучше знаю. Сейчас накормлю мальчишку.
Девушка молнией шмыгнула к мешку, отрезала кусок хлеба, сала, луковицу, и подала всё это ночному гостю. Сама села рядом с Платоном и по-хозяйски обняла его за плечи. Смирнов почему-то почувствовал себя гораздо увереннее.
– Ты ешь и рассказывай, – приказал он и для наглядности нарисовал ладонью в воздухе круг.
Мальчишка начал свой рассказ не раньше, чем умял половину предложенной пищи. Никогда ещё Платон не видел, чтобы кто-то с таким удовольствием грыз лук. Но только когда хлеб начал подходить к концу, гость смог сосредоточиться на разговоре. Правда, то и дело отвлекался, с сожалением рассматривая еду, которой, увы, с каждым укусом оставалось всё меньше.