И ведь прекрасно знал, как оно выглядит, то ристалище. Бывал там неоднократно. Своими глазами рассматривал «Круг», как называли выложенную дубовыми чурбачками площадку. Даже однажды присутствовал на божьем суде, что проходил между двумя горожанами.
Вообще-то идея таких судов была для Платона дикой. Но, вспомнив о вековой традиции дуэлей, он успокоился. Только кивать знакомым старался отчётливее, да лучше за языком следил. Ведь те двое бились на мечах всего лишь за оскорбление, а кончилось всё смертью одного из поединщиков.
Так что, как бы ни запрещали правила, смерть витала над ристалищем очень ощутимо. Смирнов погладил жёлудь, что, не снимая, носил под рубахой. Надо же, подумал он в который раз, вроде ничего особенного, а вот так тронешь, и уверенности придаёт.
– Особенность твоего меча в чём? – спрашивал тем временем Молчан.
Платон вынырнул из размышлений и секунду смотрел на друга, вспоминая его вопрос.
– Ну, он с врагами бьётся, – неуверенно ответил.
– С врагами бьёшься ты, а Киркелин тебе помогает. Но не здесь. Не забывай, тут врагов нет, одни соперники. Так что думай.
Сразу ничего не приходило в голову. Прошла почти минута, прежде, чем Смирнов сообразил.
– Он острый! И не тупится.
– Верно. Сколько раз ты мой меч мало, что пополам не перерубал, а твоему всё ни по чём. А значит?
На этот раз Платон знал ответ.
– Можно не бояться лупить по чужому оружию.
– Верно. Если ты меч противника сломаешь, ему и драться будет нечем, так что, считай, победил.
– Да ещё жёлудь, – почти про себя добавил Смирнов.
Молчан кивнул, соглашаясь.
С этими словами они спустились с пологого холма, и Платон снова увидел знакомое место поединка. Теперь здесь было шумно, туда-сюда с деловым видом ходили люди. Над ними в три ряда возвышались двенадцать разноцветных шатров, каждый своей формы. Ещё один, огромный, как шапито, стоял в стороне, метров за двести от основной суеты.
– Это что? Цирк приехал? Или ярмарка? – непонимающе спросил Платон.
Молчан даже усмехнулся от такого вопроса.
– Поединщики съехались. – солидным тоном ответил он.
И тут же по-мальчишески указал пальцем на ближайший, полосатый красно-жёлтый.
– А это Петра Створника. Его жупел.
Платон вполуха слушал перечисление владельцев палаток. Молчан знал не многих, поэтому закончил быстро.
– А наш где?
– А ты его купил? – с ехидной усмешкой переспросил друг.
– Так что ж ты не сказал!? – взвился Платон.
– Остынь. Это же всё люди пришлые. Где им ещё остановиться? А у тебя, чай, в Калаче добрый дом с прислугой. Зачем тебе шатёр?
В общем, друг был, конечно, прав, но Платону всё равно было немного обидно. Вот выйдет он на ристалище, и будут соседи переговариваться, мол, где его шатёр? Как это нет? Бомж что ли?