– Не Беляна, а Ми… – хотел было поправить Молчан, но глядя на упрямое лицо собеседника, махнул рукой.
– У девицы спытаю, – неохотно ответил он. – Но ежели и она блажь твою разделит, возьмусь тебя учить. Но только чтоб ух! Слушать меня как отца родного.
С тех пор сколько раз порывался Платон спорить с учителем, иногда даже психовал. Но стоило Молчану напомнить об этом разговоре, молодой человек пересиливал себя и подчинялся.
Надо сказать, подобное отношение к себе очень дисциплинирует. Не прошло и полугода, как Смирнов начал замечать за собой черты, не виданные ранее. Он перестал относиться к обязанностям по ведению дома, как к чему-то тягостному. Стал более пунктуальным. А ещё, охотнее приветствовал на улицах местных жителей и даже относился почти ко всем с уважением.
Надо сказать, отношение Молчана к ученику тоже со временем менялось. Если начали они явно по просьбе Беляны, то последние пару месяцев тот занимался не просто с удовольствием, а старательно готовил Платона к будущему ристалищу. Учитель радовался постепенному росту мастерства ученика и даже с азартом болел за него, когда сам же дрался на потешных деревянных мечах.
И вот сейчас, наконец, настал тот день, ради которого оба старались почти год. А он спит! Поэтому вид у Молчана был очень недовольный. Когда Платон открыл глаза, тот лишь бросил:
– Быстро сбирайся и бежим. Начало скоро. – и пробурчал, – Вот уж не думал, что ты так самый главный день начнёшь.
Вниз Смирнов спустился почти через минуту. Уже одетый и опоясанный перевязью. Как ни странно, за столом пили чай Подана, Молчан и Беляна. Платон в изумлении рассматривал любимую.
Девушка была одета в невиданный им ранее чёрный костюм, оставлявший открытым только лицо. Если бы она не сидела напротив входа, молодой человек её и не узнал бы.
– Что это? – недоуменно спросил он.
– Так в чернавку оделась, – с невозмутимым видом пожала та плечами.
Однако, глаза её выдавали. Они смотрели с яркой хитринкой, смешанной со страхом. Когда девушка заметила пристальный взгляд Платона, усмехнулась и пояснила:
– Я тайком выбралась. Никто не знает. Пришлось, вот, в чернавку переодеться. Пусть думают, что я волхвам за травами побежала, – она немного нервно хохотнула. – Цени, милый, на что ради тебя дочь самого коназа идёт!
Эти слова заставили Платона подойти и, уже никого не стесняясь, поцеловать любимую в губы.
– Ой, охальник! – шутливо замахала рукой Подана. – Пей, вон, взвар, да идите. А то без вас начнут.