О дьепской эпопее со сказочным уловом Джон рассказывал не в первый раз, и каждый раз с новыми подробностями. Я внимал ему, как сквозь пелену, от усталости, будучи не в силах вырваться из состояния блаженного отупения, распирающего меня то ли от коньяка ― Хэддл не переставал подливать на дно стаканчиков, ― то ли от происходящего над головой. Но я просто забыл, что такое приморский вечер.
При полном отливе воцарилась тяжелая, диковатая тишина. Доносился лишь шум прибоя, похожий на чье-то порывистое дыхание. Этот шум доходил во дворик сразу со всех сторон. Надвигались сумерки. Небесная синева с каждой минутой наливалась каким-то зиянием. Но на западе, в просвете между облаками, небосвод еще долго переливался ультрамариновыми оттенками, стекая к кромке горизонта лиловыми подтеками, будто гуашь по бумаге, где и превращался в жгучих тонов апельсиновое зарево, еще и обрисованное адски-раскаленным ободом. Со стороны суши, там, где горизонт становился черен от надвигавшейся непогоды, уже пробивался свет луны. Ее округлый и словно чем-то ошарашенный, бледный лик вскоре выглянул из-за соседней белоснежной горы, образуемой облаками.
Я предложил обойтись на ужин имеющимися запасами. Ведь мы успели купить бутылку вина и пару консервов, да не каких попало ― рагу из зайца в белом вине. Джон махнул рукой — без разницы. И я отправился разогревать то, что было.
— В Дьепе народ рыбачит на обычную донку, какой там к черту воблер! Результат не хуже… ― с непонятной въедливостью продолжал Хэддл, когда я принес ужин, и мы расположились за садовым столом. ― Мы насаживали coquille Saint-Jacques, вот такие лепехи, ― он показал мне кулак. ― Не знаю, как по-русски.
— Гребешок… Утром возле порта можешь купить… Я тебе говорил: завязывай с воблером. С прибрежных скал в Бретани акулы не ловятся. Это не Маркизские острова, ― поглумился я. ― В Дьепе тоже не всё было так гладко. Я же помню: вы чуть не околели, дождь лил, и уплыли почти к Дувру. Ты сам рассказывал… У тебя в воображении переварилось все. Вот как эта зайчатина. Берешь кусок мяса, посыпаешь специями ― и на огонь его, на огонь воображения. Результат гарантирован.
— Воображаемое иногда реальнее, чем реальность, ― обронил Хэддл, брезгливо разглядывая содержимое своей тарелки.
— Реальность… Кто чего только не вкладывает в это понятие. ― Я от души вздохнул.
— Да нет. Все мы варимся в одном соку. Один способен хоть что-то извлечь из этого варева, из реальности. А другой ждет, что его накормят. Или живет впроголодь.
Мы помолчали.
— Если проще, ты извлекаешь, а я чего-то жду? ― уточнил я, почему-то услышав в его словах намек.