— По-моему, наоборот. Всё расписано наперед. Ни один волос не может упасть с наших голов просто так. Но можно десять жизней прожить и не додуматься до этого. Или не заметить.
— Положиться на протекцию сил небесных, сидеть и не рыпаться?
— Каждый за себя решает. Но исходить лучше из заданного.
— Например.
— Протекция свыше… благодать, если хочешь, а чего в словах копаться? Это доступно всем. Но не все готовы это принять, ― опять стал я перечить.
Хэддл поморщился.
— Это всё равно что, не имея в кармане ни гроша, заявиться в ресторан, сесть за стол и заказать что-нибудь бесплатное, ― сказал он. ― Стакан воды, например.
Я не настаивал. Стоило смахнуть со слов шелуху, и могло оказаться, что мы говорим опять об одном и том же.
— Сильный должен сожрать слабого, даже если этого не хочет. Вот что поразительно. Вот где закономерность, ― сказал Джон. ― Игнорируя это, жить практически невозможно. Грех, само зло… о чем мы говорим? Разве не об этом?.. Получается, что всё это необходимо. Вот и объяснение. Закономерность ― в неизбежности зла, в его необходимости.
— Ничего это не объясняет, ― уперся я.
Оставаясь каждый при своем мнении, мы какое-то время просто молчали.
— Вопрос не в том, каким образом между нами происходит размежевание на сильных и слабых, а в том, что кто-то обязан расплачиваться за несовершенства, ― продолжил Хэддл, слыша себя одного. ― Это самая странная мысль, когда-либо приходившая мне в голову. С кого спрашивать? С Невидимого? Да дохлый номер! Не докричишься… Или с тех, кто был отсеян при отборе, не того оказался калибра, рожей не угодил?.. А может быть, люди низшего сорта другой участи не достойны, кроме как мыкаться с пеленок до гроба? Если так, то к чему рассусоливать? Спустить с них шкуру, и дело с концом! Раз уж мир так подл, так беспощаден. Только как всё это бессмысленно…
Он, видимо, рассчитывал на отпор с моей стороны, хотел, чтобы его поразубеждали, ― уж очень сумеречен был его взгляд на вещи, ― но я-то уже знал, что спасение мое не в словах и, может быть, не только мое…
Около десяти утра у нас в дворике появилась мадам Риё с какими-то плоскими упаковками, обтянутыми пузырчатым целлофаном.
Она стала мне объяснять, что ее позавчерашний гость, месье Чу, заехал полчаса назад и оставил каждому из нас по «сувениру». Кому какой, выбирать предстояло нам самим. Такова была его просьба. Благодушие, с которым хозяйка выполняла поручение, свидетельствовало о том, что она ничего не знает о том, что вчера произошло. И к лучшему, сразу подумал я. От одной мысли, что хоть с ней-то не придется перемалывать на словах позорную эпопею, у меня отлегло на душе.