— Здесь ты прав. От таких истин слова уже вообще теряют всякий смысла. Дальше — пустота. Необъятное ничто. Повисает всё. И один ты посредине, ― пытался я призвать его к логике.
— Не было бы в вас этих крайностей, этой потребности всё вымеривать одним аршином, а потом, с пеною у рта, биться об пол головой… вас бы весь мир на руках носил, ― добавил он, глухой к моему глумлению.
— В ком, в нас? О ком ты опять?
— В русских.
Горьковатый вывод куда большее впечатление производил на него, чем на меня. Впрочем, выслушивать оскорбления молча выдержки у меня тоже не хватало.
— Так до чего угодно можно договориться… ― брюзжал я. ― Ты опять в ударе, Джон…
— В Москве меня всегда поражает одна вещь. Люди внутренне… я не скажу свободны, но раскрепощены, ― продолжал он в том же духе. ― И в то же время какая каша в головах! Что вчера, что сегодня…
— Глядя на американца, подметающего хвостом московские тротуары, у людей в Москве возникают подозрения и похуже, ― городил я уже невесть что. ― Мир одинаков. Стоит это понять ― и понимаешь практически все.
— О чем я и говорю… Одни категории! Одни хвосты повсюду!
— Хвост ― не категория.
— А ведь как просто открыть глаза! Проще, чем сравнивать наугад. Поэтому у вас всё вверх ногами. Обыкновенный труд… да вы забыли, что это такое!
— Труд-то здесь причем? Что ты опять несешь? ― вяло протестовал я. ― Одним боком планета оказалась повернутой к солнцу, как тыква на бахче, а другим попала в тень и созревала медленнее. Вот и вся премудрость. Гордиться особенно не чем. В другой раз будет наоборот. Хотел бы я знать, что ты тогда запоешь.
— Дожить бы до этого другого раза.
— У тебя кошки скребут на душе, я понимаю… После такого номера! ― я ткнул кулаком за ограду, на океан, и, кажется, просчитался стороной. ― Но ведь ты, а не я, отмочил этот номер. Я тут ни при чем. И это низводит на нет все твои высокие принципы. Мне же теперь десять лет понадобится, чтобы всё это переварить, вот здесь… ― Я ударил себя в грудь; жест был несуразный, но дискуссия становилась неуправляемой. ― И вообще… Пошел-ка я спать… А ты можешь сидеть здесь и бредить до петухов.
Но я оставался прикованным к шезлонгу. Вдруг не было сил подняться. И еще около часа мы продолжали перемывать друг другу кости…
Условия аренды не позволяли избавиться от «ауди» где попало, в любом прокатном пункте. Но можно было позвонить, договориться, доплатить в конце концов, и как ни крути, возвращаться в Париж проще было на машине. По платной скоростной трассе на дорогу могло уйти часов пять, не больше. Это казалось менее хлопотным, чем тащиться на вокзал в Ла-Боль, где мы взяли машину напрокат. К тому же пришлось бы суетиться в поисках расписания поездов, чтобы затем, по прибытии в Париж, плутать по перронам с сумками, спиннингами, а при выходе с вокзала, еще и топтаться в очереди на такси, что было почти неизбежным…