Хэддл с брезгливым видом раздавил в пепельнице сигарету и холодно отвесил:
— Прямо разрыдаться хочется от твоего гуманизма.
В нескольких метрах от нас в шеренгу машин на стоянке встроился белый «ситроен». Из-за приоткрытых стекол доносился шум семейной ссоры. Разъяренный глава семьи в джинсах и помятом пиджаке выскочил из-за руля и бешеной прытью умахал к ресторану. Его половина, приземистая брюнетка в темном анораке, вся в слезах, с размазанной помадой, высадила с заднего сиденья отпрысков ― крохотного мальчугана, девочку лет восьми-девяти, и привела их к соседнему столику.
Рослый блондин с колечком в мочке уха, обслуживающий закусочную, принес нам бифштексы, как подошва, жесткие и пережаренные, но выяснять отношения еще и с ним не хотелось. Детям за соседним столом везло не больше. Горячих вафель с шоколадным кремом не оказалось. Взамен блондин предлагал блины. Мальчуган, в потрепанной шапке-капюшоне с отверстиями для глаз, от обиды даже разревелся. Беспомощно суетящаяся мать, да и сестра, пытались его успокоить, в унисон уговаривали, что-то обещали, но только подливали масла в огонь. Нарастающий, безутешный плач, вперемежку с визгом, разносился на весь паркинг. У нас звенело в ушах.
— Будьте любезны! Я вас могу попросить о чем-то? ― проголосила женщина, обращаясь к официанту, как только мальчик успокоился или просто выдохся. ― Вы могли бы присмотреть за ними?.. Я на одну секунду.
— Не больше минуты, мадам… А то у меня, сами видите…
— Обещаю! На минуту! А вы… вы только двиньтесь с места… Такого сегодня схлопочите! Понятно? ― пригрозила мать детям.
— Понятно! ― промычала девочка.
— Я узнаю, может там есть вафли, в ресторане, ― смягчилась мать. ― Ну, договорились?
Суетясь, мелким шагом она кинулась туда, где исчез муж. Мы с Джоном вдруг не могли притронуться к еде. Казалось глупым кромсать ножами и уплетать бифштексы на виду у детей, лишенных полдника, а может быть, и обеда. Налив мне и себе вина, Джон запускал в рот одну жареную картошку.
Малыш опять стал гундосить. С резким, невыносимым для слуха визгом он стал голосить еще сильнее, чем минуту назад. Бойкая белокурая сестра поносила его на чем свет стоит:
— Да заткнись ты, нытик! Я просто так сказала… Никто тебя не собирается брать в заложники. Никого нет, смотри… Кому ты нужен вообще, гэ на палочке?
Развернувшись к детям, Джон добродушно произнес:
— Жизнь невеселая штука, правда?.. Но что поделаешь? Не плачь! Мама сейчас вернется. Она же сказала… Скажи лучше, как тебя звать?
Мальчуган замер. Косясь на нас мокрыми глазенками, он хлопал большими ресницами и быстро дышал.