, как сформулировала Пенни свою мысль, эпизодически возобновлялась в Париже позднее… В финале же было совсем не то, что она рассказывала прежде и с чем я успел внутренне свыкнуться…
— Дело в том, что настоящий отец Дакки… ― так звали ее малыша, жившего в Вашингтоне, ― отец Дакки не Грош, а Джон, ― выдала Пенни членораздельную фразу. ― В этом и проблема. Ведь никто не в курсе, кроме меня и Джона.
Разглядывая живописную опушку, в предзакатных лучах озарившуюся мягким, благодатно-золотистым светом, мы некоторое время молчали, отдаваясь во власть своих размышлений, а, может быть, и предчувствий, как мне кажется сегодня.
— Пенни… однажды я начну заикаться от твоих откровений, ― сказал я, переведя дух. ― Хэддл-то, что сам он говорит по этому поводу?
— Осталось его послушать, вот будет полный финиш!.. Говорит, что я ему голову морочу, что у меня не может быть от него детей. Дакки ведь голубоглазый. А у него глаза зеленые… Он иногда покупает ему кепочки, грузовики. «Скажи, говорит, что от деда Мороза!»
— Опять басни, Пенни… Причем здесь глаза? Он что, совсем ненормальный? ― всё больше изумлялся я. ― Не может человек так рассуждать… Ты лучше скажи мне, он видится с ребенком? Да или нет?
— Этого еще не хватало! Иногда в нем что-то просыпается, но так… на пять минут. Я же объясняю… Он не чувствует себя отцом.
Должен ли я был принимать услышанное за чистую монету? Опять снимать с Пенни стружку? Да сколько можно? И что это изменит теперь?.. Я не знал, что делать. Даже если Пенни и имела привычку многого не договаривать, она никогда не лгала, не умела лгать: глаза ее сразу косили в сторону, рдели шея, щеки. В таком случае, если Хэддл и вправду приходился малышу отцом, его отношение к ней можно было расценивать как бесчестное. А впрочем, всё выглядело донельзя запутанным. Я не был способен на немедленную оценку.
— И вообще у него бывают странные реакции, ― продолжала Пенни. ― Анна как-то рассказывала, что когда она ему сказала, что я живу у тебя, он ходил по дому и хохотал, размахивая руками.
— Хохотал?!
— Да, представь себе.
— Почему?.. Руками почему размахивал?
— Откуда я знаю?
— А откуда она знает, что ты живешь у меня?
— Господи… Ну, что мы в самом деле, как дети малые?..
С трудом, но мне всё же удалось потушить в себе вспышку. Лучше было, конечно, замять тему сразу и подольше к ней не возвращаться. Не мог же я всерьез объяснять, что вновь чувствую себя пойманным за руку. Прежнее, давно забытое чувство зависимости от жизни Хэддла и от его привычек, какой-то выворачивающей душу зазеркальности, с чем я столь отчаянно боролся в момент переселения на площадь Иордана, вкрадывалась в меня с новой силой, словно хроническая хворь после ремиссии. Мало того, что я жил в бывшей квартире Хэддла. В тех же четырех стенах я сожительствовал с его бывшей возлюбленной. С матерью его отпрыска. Что делать в такой ситуации?.. Мне доставались крошки с чужого стола! Или я опять раздувал из мухи слона?.. Я опять чувствовал себя самозванцем, незаконно и незаметно для себя вторгшимся в чужую жизнь. Но что самое невероятное ― еще и принимавшим эту жизнь за свою собственную.