.
Но всё это пустяки по сравнению с тем, до чего автор той же повести договорился в описаниях казусного эпизода, который имел место между мною, опять же, и Анной, его женой, однажды сбежавшей от него и напросившейся ко мне ночевать:
«Воспользоваться чужой слабостью? Домогаться жены друга, обратившейся к нему с просьбой приютить ее на ночь?.. Не камнями же ее будут забрасывать на городской площади! Еще и позавидуют! Развратные, не скованные предрассудками женщины в наши дни ― предмет всеобщей симпатии и скрытой зависти. Таков дух времени. Ведь все мы ― люди, все мы ― человеки. Все мы ― слабые и немощные твари, пребывающие во власти своих ощущений… Где грех? Где проступок? Молчание… Так долой же эти фарисейские угрызения! Много ли отведено нам на этом свете? Не кощунство ли это ― пренебрегать полученным в дар от природы?.. Зачем искушать себя пустопорожними дилеммами: пасть или устоять?..
Мудрствующий негодяй, он облюбовывал и другие варианты… Женщина утонченная и одаренная, наделенная не только внешностью богини, но и умом, а кроме всего прочего, полагал сей мерзавец, как и всякая умная представительница слабого пола, похотливая ― она заслуживала куда более тщательного ухода…»
Тема подытоживалась чуть ниже, ненужное я пролистываю:
«Когда мы наконец встретились, виновник ее падения сидел передо мной и как ни в чем не бывало смотрел мне в лоб… Наслаждался, я уверен, осенившей его догадкой, что грубая ложь убедительнее утонченной правды… Или он действительно не сознавал опасности, которая нависла над его головой?..
Снять со стены ружье, вогнать патрон и разрядить стволы, наведя их философу промеж глаз?.. Нет, это не выход… Кровь… Забрызганные стены… Не отмывать же их потом губкой с мылом?.. И вдруг до меня дошло, что лучше замять это недоразумение. Обстоятельства, при которых это произошло, ― на моем письменном столе, этот негодяй даже не потрудился сгрести в сторону мои письма ― можно было бы расценивать как надругательство над ней, о себе я не говорю. Но разве он виноват в том, что она спит с каждым встречным. А тот факт, что встречным оказался именно он, «друг семьи», многое ли это меняет?
Когда трезвое решение было принято, на душе у меня стало совсем не продохнуть. Человек хуже животного, думал я. Плотское существование, хищные помыслы, похотью пропитанная душа… ― в падении своем он всегда преступает рамки, которые мы отводим низменной части его природы. Вот в этом и вся его сущность. Нет для него ничего невозможного, нет ничего святого.
В следующий миг, удивляясь сам себе, я протянул другу-фальстафу стаканище с виски и сказал совсем не то, что думал: