Болота, что тянулись по обе стороны протоки, невозможно было разглядеть в кромешной тьме.
Болота казались чудищами.
У чудищ было бесчисленное количество щупалец. Щупальца казались всепроникающими. Казалось, они шарят в темноте, выискивая жертву. Щупальца-змеи тянутся к живому. Чтобы опутать, обвить. Высосать из жертвы кровь по капле, то есть убить.
На войне незнаемое страшно само по себе.
Эти двое не знали страны, в которую они пришли, чтобы завоевать. Не знали людей, которых они должны были по воле своих фюреров частью уничтожить, частью — покорить. Не знали, что им приготовила наступившая ночь. Оба не знали главного: того, что обмануты, преданы, принесены в жертву величайшей из преступных авантюр. Пока им было всего лишь страшно. Оба страшились воздуха, которым дышали, настила моста, по которому вышагивали, темени, что густела и густела со всех сторон…
Часовые в недавнем прошлом были горожанами. Недавно оба ходили по улицам далекого от этих российских болот города, у каждого из них была своя жизнь, свои надежды. В том городе они не знали друг друга. Их землячество обнаружилось по пути на Восточный фронт, по пути в Россию. Они попали в одну роту, в один взвод, в одно и то же отделение сто сорок третьей пехотной дивизии и теперь не расставались друг с другом, стараясь и на посты заступать вместе. Известно, землячество на войне сравнимо с близким родством в мирной жизни. Они тянулись друг к другу, говорили о доме, о родных. Разговоры помогали не только коротать время, они отвлекали от тяжелых дум.
В ту ночь разговор не клеился. Накануне писарь роты принес страшную весть. Большая группа полицейских, солдат специального подразделения охранных войск погибла, была проглочена болотом, в которое завел их какой-то русский старик, фанатик, решивший таким образом погубить и себя, и тех, кого он вел по следам то ли партизан, то ли разведчиков. От такого известия солдаты почувствовали зыбкость почвы, на которой расположились, охраняя единственную дорогу в этих гнилых местах, единственный мост над протокой, вытекающей из одной топи в другую.
Часовые расходились, сходились, чаще стояли посреди моста, пытаясь наладить разговор. Разговор не клеился. Чаще всего они вспоминали растерянность самоуверенного писаря, то, как помрачнели лица солдат от неожиданной вести. В темноте оба казались черными. Черными казались их длинные шинели, каски, автоматы с рожками, которые они держали у животов в готовности нажать на спусковые крючки. Раньше оружие придавало им уверенности. Так было всегда. Во время учебы, на строевых смотрах, тогда, когда приходилось стоять на постах. Руки мужчины созданы для того, чтобы держать оружие. Оружие дает власть, прибавляет силы. Так им говорили, этому их учили, так они чувствовали. Теперь появлялось другое чувство. Неуверенности. Зыбкости окружающего их мира. Настил моста, казалось, покачивается и плывет.