Но ошибся. Второе письмо из канцелярии было задушевнее. Дабы я не сожалел о решении, принятом сгоряча, автор письма спешил уведомить, что дверь к награде для меня по-прежнему открыта. Я ответил, надеюсь, не менее любезно, что, как по мне, так она закрыта плотно и останется закрытой во всех подобных случаях. И снова моя признательность. И снова мое почтение премьер-министру. И снова я полагал, что вопрос исчерпан, но пришло третье письмо — с приглашением на обед.
В тот день в обеденном зале на Даунинг-стрит, 10 стояло шесть столов, но я помню только наш: во главе — миссис Тэтчер, справа от нее — премьер-министр Нидерландов Рууд Любберс, а слева я в строгом сером костюме, только что купленном. Видимо, дело было в 1982 году. Я только что вернулся с Ближнего Востока, Любберса только что назначили. За нашим столом сидели еще трое, но их лица слились в моей памяти в одно розовое пятно. Я предположил — по какой причине, сейчас уже не помню, — что это промышленники с Севера. Не помню и чтобы мы шестеро обменивались какими-то приветственными фразами, но может, мы сделали это за коктейлем, прежде чем сесть за стол. Но помню, как миссис Тэтчер повернулась к голландскому премьер-министру и познакомила его с моей выдающейся персоной.
— Итак, мистер Любберс, — объявила она таким тоном, будто приготовила ему приятный сюрприз. — Это мистер Корнуэлл, но, скорее всего, вам он известен под другим именем — как писатель Джон Ле Карре.
Мистер Любберс подался вперед, чтоб рассмотреть меня поближе. Помню его живой и даже озорной взгляд. Он улыбнулся, я улыбнулся — мы обменялись самыми дружелюбными улыбками.
А затем Любберс сказал:
— Нет.
И, продолжая улыбаться, вновь откинулся на спинку стула.
Но миссис Тэтчер, как известно, с ответом «нет» сразу никогда не соглашалась.
— Ну же, мистер Любберс. Вы, конечно, слышали о Джоне Ле Карре. Он написал «Шпиона, пришедшего с холода» и… — короткая заминка, — другие замечательные книги.
Любберс, как и подобает настоящему политику, попробовал пересмотреть свою позицию. Он вновь подался вперед и на этот раз разглядывал меня дольше, так же добродушно, но более внимательно, уже глазами государственного деятеля.
А затем повторил:
— Нет.
И явно удовлетворенный тем, что пришел к верному выводу, вновь откинулся на спинку стула.
Теперь уже миссис Тэтчер в свою очередь внимательно на меня посмотрела, и я понял, как, вероятно, чувствовали себя члены ее кабинета министров, состоявшего из одних мужчин[28], случись им вызвать неудовольствие премьера.
— Что ж, мистер Корнуэлл, — сказала он тоном учительницы, призывающей к ответу напроказившего школьника. — Раз уж вы