Да, перед нами старый партиец, политкаторжанин, прошедший через тюрьмы и ссылки. Возможно, учился где-нибудь в Цюрихе, знает языки. Профессиональный революционер, он выполняет очередное задание партии — возглавляет работу ЧК. Когда Катя недоуменно спрашивает его, как можно арестовывать и уничтожать невинных только по одному подозрению, Воронько спокойно разъясняет: «Но тут лучше погубить десять невинных, чем упустить одного виновного. А главное, — важна эта атмосфера ужаса, грозящая ответственность за самое отдаленное касательство. Это и есть террор… Бесследное исчезновение в подвалах, без эффектных публичных казней и торжественных последних слов. Не бояться этого всего способны только идейные, непреклонные люди, а таких среди наших врагов очень мало. Без массы же они бессильны. А обывательская масса при таких условиях не посмеет даже шевельнуться, будет бояться навлечь на себя даже неосновательное подозрение».
Со «смутным ужасом» слушает Катя речь «идейного, убежденного человека». И, побывав у него на приеме, понимает, что Воронько не многим лучше тех, кого сам же и карает за бесчеловечность.
Он — идеолог насилия. Последнее, что видит Катя в его служебном кабинете, это плакат: «Не задерживайте лишними разговорами. Кончив свое дело, уходите».
Несмотря на цензурные строгости, роман Вересаева выдержал семь изданий. По-видимому, сыграло роль одно обстоятельство. В напечатанных недавно воспоминаниях писателя есть сцена, где он рассказывает, как 1 января 1923 года читал в Кремле фрагменты еще не оконченного произведения высшим руководителям партии. В числе слушателей — Сталин, Каменев, Дзержинский, Сокольников, Курский, а также несколько известных литераторов-коммунистов. По окончании чтения, пишет Вересаев, «на меня яро напали. Говорили, что я совершенно не понимаю смысла революции, рисую ее с обывательской точки зрения, нагромождаю непропорционально отрицательные явления и т. п.
Каменев говорил:
— Удивительное дело, как современные беллетристы любят изображать действия ЧК. Почему они не изображают подвигов на фронте гражданской войны, в строительстве, а предпочитают лживые измышления о якобы зверствах ЧК.
Раскатывали жестоко».
Что ж, реакция партийных интеллигентов понятна. Зато практики террора оценили роман по достоинству, уж они-то доподлинно знали, чем занимается чекистский аппарат. Сталин «отнесся одобрительно», а Дзержинский сказал так: «Я, товарищи, совершенно не понимаю, что тут говорят. Вересаев — признанный бытописатель русской интеллигенции. И в этом новом своем романе он очень точно, правдиво и объективно рисует как ту интеллигенцию, которая пошла с нами, так и ту, которая пошла против нас. Что касается упрека в том, что он будто бы клевещет на ЧК, то, товарищи, между нами — то ли еще бывало!»