К ноябрю 1927 года внутрипартийная борьба в советской России приняла крайние формы. Взаимные политические интриги, бесконечные дискуссии из теоретической плоскости окончательно перешли в сферу практических действий и закономерно увенчались массовыми казнями непокорных оппозиционеров. Невозможно без чувства брезгливости и отвращения читать подлинные страницы истории КПСС. Жестокая борьба за власть, развернувшаяся после смерти Ленина, означала по большому счету только одно: опрокинув самодержавие, большевики не знали, что делать с Россией.
Репрессивный аппарат, созданный в первые месяцы революции и получивший затем имя ОГПУ — НКВД, был использован Сталиным одновременно для истребления нескольких социальных слоев, потенциально опасных режиму личной диктатуры. Это, во-первых, «буржуазная интеллигенция» (включая строптивых представителей церкви), затем политические оппоненты внутри РКП и нелояльные рабоче-крестьянские массы, осознавшие, что они обмануты. На рубеже двадцатых-тридцатых годов стараниями официальной пропаганды изменился облик классового врага. Место «буржуя» и «белогвардейца» заняли «кулак», «враг народа». Перманентный кошмар, навязанный стране Сталиным, становился все более нестерпимым. Самые зоркие из интеллектуалов видели и необратимый процесс перерождения партии. Бабель, несомненно, принадлежал к их числу.
Что же привлекало взор писателя к советской политической полиции? Отчасти ответ находим в дневнике Полонского: острый, пряный, смертельный материал, слезы и кровь. И все-таки этого мало, чтобы понять, почему Бабель продолжает работать над книгой о ЧК даже в то время, когда шансов на публикацию фактически нет. Мое объяснение выглядит следующим образом.
Литературная критика упрекала Бабеля в молчании, а он мучительно искал новые способы художественной выразительности. Опыты с большими эпическими формами не давали желаемого результата, ряд произведений так и остался незаконченным, как например, повесть «Еврейка», читая которую, нельзя узнать автора «Конармии». Но роман о чекистах позволял ему соединение трагического материала с элементами психологического анализа. Это было шагом вперед по сравнению с «орнаментальной» прозой минувшего десятилетия. Любопытны высказывания Бабеля о Льве Толстом на творческом вечере в Союзе писателей в сентябре 1937 года. Он заявил, что в последнее время сосредоточился на Толстом — «самом удивительном из всех писателей, когда-либо существовавших». Технические приемы не главное. Главное в Толстом для него является «чувство мироздания». В качестве примера Бабель взял повесть «Хаджи-Мурат».