>Ответ: С Вс. Ивановым я не встречаюсь с 1927 года, когда он женился на Т. В. Кашириной, с которой до этого был близок я и которая родила от меня ребенка, ныне записанного как сын Вс. Иванова.
>Вопрос: А что вам известно о Сейфуллиной?
>Ответ: Сейфуллина являлась активным участником троцкистской группы Воронского, была близка не только с ним, но и с троцкистами Примаковым, Зориным и Лашевичем, постоянно вращаясь в их среде.
>Кроме того, на нее оказывал сильное влияние ее муж, в прошлом активный эсер Валерьян Правдухин, приглашавший в дом людей такого же толка, как и он сам. Правдухин арестован органами НКВД во второй половине 1938 года.
>В неоднократных беседах со мной Сейфуллина жаловалась на то, что из-за неустойчивости и растерзанности ее мировоззрения писать ей становится все труднее. Внутренний ее разлад с современной действительностью сказался в том, что Сейфуллина в последние годы пьет запоем и совершенно выключилась из литературной жизни и работы. Во всяком случае, в области литературы Сейфуллина не видела выхода из создавшегося для нее положения».
Круг опаснейших троцкистов расширяется. Сначала Воронский и ряд видных деятелей партии, потом возникают фигуры современных писателей якобы сочувствующих троцкизму и, следовательно, в политическом отношении подозрительных. Тема «Конармии» потянула за собой новую группу оппозиционеров, на сей раз — из Красной Армии. Читатель уже знает их имена. Отважные командиры гражданской войны, немного авантюристы романтического склада, все они любили Бабеля как писателя и человека.
«Что связало меня с ним? В первую очередь — восторженное и безоговорочное их преклонение перед моими конармейскими рассказами (говорю это не для бахвальства, а в целях правдивого воссоздания обстановки того времени). Рассказы эти читались ими чуть ли не наизусть и неистово пропагандировались при всяком удобном и неудобном случае. Это не могло не нравиться мне, не могло не сблизить с этими людьми.
Привлекала меня еще сопутствующая им слава героев гражданской войны, поражавшее при первом взгляде их человеческое своеобразие, безалаберное и шумное товарищество, царившее между ними. Не всех я знал одинаково хорошо. Путну и Примакова, обратившихся ко мне с просьбой выправить их литературные опыты, встречал редко (Примакова в последний раз у Сейфуллиной в 1926 году). Бледными, незапоминающимися фигурами прошли в моей памяти Аркадий Геллер и Кузьмичев. Зюк и Дрейцер работали обычно на периферии и в Москву приезжали в отпуск; сдружился я с Шмидтом и Охотниковым, особенно с последним. Во встречах наших бывали перерывы по году и по два, но дружба продолжалась с Охотниковым до 1932 года, т. е. до отъезда моего за границу, и с Шмидтом до 36 года, до самого его ареста». (Собственноручные показания.)