— Только Чарли, — обронила Дениз.
Джейни сумрачно поразмыслила. Есть же наследственность, да? А можно унаследовать что-нибудь от семьи предыдущего воплощения? В голове опять поднялся ураган. Джейни вдохнула поглубже. Где кончается Томми и начинается Ноа? При чем тут Генри и Дениз? Хорошо бы так и спросить, но не хватало духу.
— Когда они подростки, их, наверное, уже вдоль и поперек знаешь?
Дениз впервые улыбнулась:
— Ну да, как же. Я не угадаю и половины того, что у Чарли в голове творится. Он как будто… взял и исчез.
Слова кольнули воздух. Лицо Дениз захлопнулось. Джейни хотелось чем-то заполнить пустоту между ними, но подходящие слова на ум не шли.
Она пошарила глазами по спальне. Смотреть особо не на что — вот разве только фотографии: школьные портреты Чарли и Томми на стене (Джейни узнала снимок из газеты) и на тумбочке у постели. Композиция в рамочке: малыш ковыляет по полу к молодой красавице, распахнувшей объятия; в ушах у красавицы золотые обручи.
— Это в тот день, когда Чарли научился ходить, — пояснила Дениз, заглядывая Джейни через плечо. — Сначала один-два шажка, а потом всю комнату одолел. Кажется, будто он идет ко мне, но на самом деле к брату — брат у меня за спиной. Чарли брата боготворил.
Джейни опять посмотрела на снимок. Она и не сообразила, что это Дениз. Взяла другую фотографию.
Томми прыгает с деревянного плота. Любительский снимок, но фотограф поймал и блеск солнца на воде, и грубо срубленные бревна плота. Томми застыл в воздухе, раскинув ноги; Джейни узнала эту гримасу чистого восторга. Она знала это лицо. И не могла отвести глаз.
Дениз посмотрела на фотографию.
— Это у дома на озере. Мы раньше каждое лето ездили. — Голос печальный. — Томми этот дом обожал.
— Я знаю, — ответила Джейни. — Ноа рассказывал.
— Да? Правда?
— Говорил воспитателям, что это были его любимые каникулы, — сказала Джейни.
Слова на миг застряли в голове, и она подождала, когда придет ревность. Но смотрела на эту фотографию, хранившую самую суть радости Ноа, и ревности не было. Что-то другое затопило ее — благодарность. Здесь, с Дениз, у него была хорошая жизнь; только сейчас Джейни сообразила, что ей не удается отделить эту жизнь от ласкового, жизнерадостного мальчика, который родился у нее.
Дениз мягко забрала фотографию и поставила на тумбочку.
— Когда пора было возвращаться, он рыдал в три ручья, — задумчиво сказала она. — «А когда мы опять приедем, мама? Когда мы опять приедем?» И так до самого дома. Всех нас до белого каления доводил.
— Я себе представляю, — ответила Джейни. — Он очень привязчивый. Всегда такой был.