– Что именно сказал вам Брайан Фицпатрик? – спросила Изабель Лакост, когда они сели в гостиной. – И когда появился сегодня утром?
– Он сказал, что случилось несчастье и ему нужно вызвать полицию, но его всего трясло, поэтому позвонила я.
– Он говорил что-нибудь еще?
– Только то, что Антуанетта пострадала. Я спросила, не нужно ли нам пойти и помочь ей, но вид у него был такой испуганный, что я все поняла.
Она перевела взгляд с Лакост на Бовуара.
– Антуанетта мертва, да?
– К сожалению.
И тут мадам Пруль сделала то, что редко можно увидеть в Квебеке, – перекрестилась.
– А вы не заметили, заходил ли кто в их дом вчера вечером? – спросила Изабель Лакост.
– Нет. Занавески у меня были задернуты, и я смотрела «Les Filles de Caleb».
Лакост кивнула. То же самое говорили другие соседи. У всех были задернуты занавески, и все сидели перед телевизором, смотрели очередной показ сериала, пользовавшегося бешеной популярностью.
Оборотень мог перевернуть соседний дом, а эта женщина и не шелохнулась бы, пока шла серия. Лакост подумала, что убийца, возможно, спланировал свой приход как раз ко времени показа.
– Вы знаете, кто это сделал? – спросила мадам Пруль.
– Non, пока не знаем. Но непременно выясним, – пообещала Лакост.
Она пыталась успокоить мадам Пруль, но понимала, что, пока виновник не арестован, любые слова ничего не значат.
Убийство Лорана Лепажа, по крайней мере, не выглядело случайным. С самого начала было ясно, что его убили не потому, что он Лоран или ребенок, а из-за его находки в лесу. Причина была.
А вот убийство Антуанетты Леметр казалось бессмысленным. Никакого очевидного мотива. И в эту пустоту засасывало самые разные подозрения. И вполне понятный страх.
Лакост точно знала, о чем думает мадам Пруль: «Это могла быть я». А за этой мыслью тут же другая: «Слава богу, не я, а соседка».
– Что вы думали об Антуанетте? – спросила Лакост.
– Милая женщина. Отношения были дружеские, но без чрезмерной фамильярности, если вы меня понимаете.
– Вам она нравилась? – спросила Лакост.
Мадам Пруль ответила не сразу, сначала поерзала в своем мягком кресле:
– Она была мне симпатична. Мне нравился ее дядюшка Гийом. Мы разговаривали через забор летом, когда занимались садом.
– Звучит так, будто на самом деле она вам не нравилась, – осторожно надавила Лакост.
– Она была непростой женщиной, – признала мадам Пруль. – Не успела переехать, как начала выражать недовольство. То ей не нравилось, что дети играют на улице в хоккей, то ее раздражал шум, когда соседи устраивали барбекю. Словом, вела себя так, будто здесь ее seigneurie