– Пьеса? – спросил Жан Ги. – Мы уже про нее знаем.
– Не пьеса, тупица, – рявкнула она. – Вот что.
Она стукнула по обложке, и он раздраженно выпучил глаза:
– Да бога ради, говорите толком!
И тут он понял, на что она показывает. Не на саму пьесу, а на заголовок.
– «Она сидела и плакала», – сказал он. – Вы думаете, ключ в названии?
– Тут отсылка к Вавилону, верно? – сказала Рут. – А что хотел увековечить Флеминг? Что доставило бы ему самое сильное наслаждение?
– Мгновение отчаяния, – ответил ей месье Беливо.
– Не понимаю.
– Он пришел просить о помощи, а я отправила его к Алу Лепажу, – сказала Рут. – На все была готова, только чтобы его не видеть.
Бовуар слушал, кивая. Ничего нового он не услышал, зачем же повторять уже известное? Рут снова ткнула пальцем в название.
«Она сидела и плакала».
– Почему он так назвал свою пьесу? – спросила Рут. – Мы ее только что прочли. Ни одна женщина там не садится и не плачет. И вообще никто не плачет. Откуда же название?
Гамаш посмотрел на гору бумаг на полу. Повсюду в бистро были разбросаны старые газеты и журналы. Но никаких чертежей они не нашли.
Неужели он упустил что-то? До шести оставалось десять минут, а они ничуть не приблизились к обнаружению чертежей «Проекта „Вавилон“».
Он посмотрел на рукопись, на эту треклятую рукопись, которую он швырнул на стул в бистро. Неужели Флеминг солгал? Теперь это казалось вероятным.
«Она сидела и плакала». «Она сидела и плакала».
Название, надо признать, было странное. Никто в пьесе, ни мужчина, ни женщина, не сидел и не плакал. И не стоял и не плакал. Там вообще никто не плакал.
А библейская цитата выглядела так: «На реках Вавилонских мы сидели и плакали». «Мы» сидели, не «она». Исковерканная цитата. Однако Флеминг знал Библию, значит сознательно изменил слова. Сознательно. Гамаш вспомнил, как Флеминг прикоснулся пальцем к рукописи, как гладил слова названия, говоря: «Вы и не догадываетесь, почему я написал пьесу. Вы бы не приехали, если бы догадались».
Дело было не в пьесе, а в названии.
«Она сидела и плакала».
Гамаш заставил себя сесть в кресло и положил пьесу на колени. Оливье, Габри и Розенблатт смотрели на него.
– Вы больше ничего не будете делать? – спросил Габри. – Вы подняли руки?
– Ш-ш, – проговорил Оливье. – Он делает. Он думает.
«Что это означает?» – спрашивал себя Гамаш, отрешившись от всего остального мира.
Флеминг спрятал чертежи, а потом написал пьесу. Пьесу, действие которой разворачивалось в вымышленных Трех Соснах. Он прищурился. Все персонажи искали одну вещь.
Молоко. В магазине хозтоваров. Они приходили сюда в поисках молока. Но конечно, его здесь не было. Так где же оно было?