Тот стал рассказывать. Несколько человек придвинулись к нему ближе; сидевшие напротив перегнулись. Они слушали рассказ, как теперь в деревенской избе слушают рассказ о войне бывалого человека, и не могли сдержать свои возгласы:
— Крепкий острог! Ишь ты: «Выпусти жен!» Ловко им государь ответил! Наш боярин Голицын — орел! Вот страхи-то! Ишь ты, коротки?..
Савелов догадался вспомнить Пряхова.
— Да, лестницы коротки! — продолжал он рассказ — Да на наше счастье объявился Яков Пряхов, сын вашего купца; говорит: «Вязать лестницы по две!»
— Ловко! Ай да Яша! То-то отец рад!
— А где отец-то? — сказал кто-то.
— И рад не будет! Он — старовер!..
— Ну, а дальше-то?
Савелов, жадно прислушивавшийся к разговору, снова начал свой рассказ.
Когда он окончил, все громко рассмеялись царскому слову.
— Ишь ты как загнул! Труден был орешек, да ин раскусили. Виват! С нами Бог! За царя!
И началась снова попойка.
Савелов обратился к своему соседу с расспросами о Пряхове.
— Как же!.. Пряхова, Василия Агафоновича! И даже очень хорошо знаем! — ответил сосед.
— Где же он?
Сосед покачал головой.
— А это объяснить не могу. Был здесь, приехав из Спасского, и опять сгинул. Слышь, — шепотом сказал он Савелову, — воевода его по оговору в застенок брал. Его поспроси!
— Воевода говорит: не знаю!
Сосед пожал плечами.
— И мы, милостивец, не знаем. Приказчик его, Грудкин, бывает и торг ведет, а про хозяина молчит. Может, убег Василий Агафонович, — еще тише добавил он.
— За здравие царя-батюшки! — завопил чуть не в двадцать раз губной староста, хотел подняться и не мог.
Савелов выпил свою чару и осторожно вышел из-за стола. Пир делался все шумнее.
Воевода кричал:
— Я — Бельский! Наш род от Всеволода Большое Гнездо, а ты — кто? Смерд?
— Я — смерд? — рычал губной староста.
Поднялся общий крик.
Савелов вышел из избы, сразу же очутился на шумной площади и, слегка покачиваясь от выпитого, пошел среди пьяного, шумливого народа. Одна дума занимала все его мысли, и он сам не понял, как очутился в кабаке за длинным столом, с чаркой в руке, с круглой сулеей перед носом.
Кругом люди неистовствовали. Свистел гудок, пели скверные песни, скоморохи играли в чехарду и один другому загибал салазки, а какие-то разгульные бабы звонким голосом выкрикивали: «лен-коноплю». Вдруг подле Савелова очутился безобразный, грязный оборванец с рыжей, лохматой головою и гнусливым голосом сказал:
— Не откажи убогому в доброй чарке!
— Пей! — ответил Савелов.
Рыжий не заставил повторять предложение и жадно придвинул к себе сулею.
— Пирожка бы подового…
— Спроси! — не глядя на него, ответил Савелов и продолжал сидеть, опустив голову на облокоченную руку, и все думал, каким путем повидать Пряхова.