— Я ведь заранее знал, что вы не сумеете полюбить Розенн так, как моя жена того заслуживает, — бросил Поль ему вслед.
Тут он вспомнил имя соперника, которое до сих пор успешно вытеснял из памяти: Серж. Мальчишка, молокосос!
— Она тебе больше не жена! — отрезал Серж — на сей раз раздраженно.
— Но она-то по-прежнему считает себя моей женой. Спорим?
Серж во второй раз отвернулся.
— Спорим? — повторил Поль уже громче.
Теперь Серж обернулся к нему и прошипел, растеряв всю свою надменность:
— Наша любовь больше всего, что у тебя с ней было.
— Что ж, тогда тебе нечего опасаться за исход нашего пари. Или все-таки боишься? Боишься старика?
Серж уставился на Поля слегка остекленевшими глазами. Поль разжал руки и улыбнулся мужчине, который спал с его великой любовью, просыпался вместе с ней, ссорился с ней, видел, как она смеется.
— Что тебе нужно? — проворчал Серж.
— Всего один танец. Один.
— Чушь какая! — фыркнул Серж.
— Ну да. Так что бояться тебе нечего.
Поль встал, нарочито выразительным жестом предложил Сержу занять его место, а потом еще раз молниеносно наклонился к нему:
— Смотри и учись.
Колетт увидела, как Поль что-то крикнул музыкантам. Она заметила, как к ней подходит Симон; в руках у него было что-то, напоминающее один из его странных подарков, однако, увидев, как близко сидят рядом Колетт и Сидони, он отступил. Впрочем, все, что заметила, Колетт перенесла на какой-то темный чердак или в столь же темный подвал своего сознания, где и бросила, постаравшись об этом забыть.
Они с подругой молча сидели на отремонтированной, с высоким фундаментом, террасе пансиона.
Колетт положила руку в бледно-красной короткой перчатке на обложку книги, которая лежала перед ней на столе. Потом она передвинула книгу по столу на другую сторону безмолвия.
— Это тебе… В честь годовщины нашего знакомства, оно ведь тоже выпало на четырнадцатое июля, — произнесла Колетт, и собственные слова показались ей напыщенными и лживыми.
Сидони взяла книгу только после того, как Колетт убрала руку.
— «Письмена камней», — тихо прочитала она вслух. — Роже Кайуа.
Колетт увидела, как Поль подошел к Розенн и поклонился. Как Розенн отвернулась. Как Поль что-то сказал, глядя ей в спину, и Розенн резко обернулась, словно от удара.
— Кайуа был философ и социолог, в тридцатые годы он входил в группу сюрреалистов, а позднее вместе с Батаем основал «Коллеж Социологии», — неестественно тонким голосом проговорила Колетт, словно читая подруге лекцию и удивляясь собственной неуверенности в себе.
— Ах, как прекрасно, — проронила Сидони.