— Скажите, что происходит? — сдавленным шепотом спросила примадонна.
— О чем вы? — удивилась я.
— Вы только что говорили с этим полицейским. Что он вам сказал? Что здесь творится?
Я смерила итальянку удивленным взглядом и пробормотала:
— Честно говоря, комиссар Розенблюм ничего мне не рассказывал. Наоборот, это я должна была рассказать ему обо всем, что знаю. Но мне нечего сказать! Вышла прокатиться после завтрака, отъехала от отеля совсем недалеко — а там труп!
Я простодушно таращилась на певицу. Фаринелли отвела взгляд и пожаловалась:
— «Шварцберг» всегда был таким тихим, уютным местом. И вдруг такое. Какое отношение смерть этого несчастного имеет к нам? Наверняка он решил спуститься на лыжах и свернул себе шею.
Стоп, Охотникова! Осторожно! Никто не должен догадаться, что ты в курсе того, как именно умер однорукий постоялец.
— Точно! — закивала я. — Трасса здесь «черного» уровня сложности, а еще ниже, говорят, вообще «желтого»! Разве можно кататься в одиночку, когда и помочь-то некому.
— А где ваша спутница? — Я завертела головой. Как-то непривычно было видеть примадонну без худосочной девицы.
— Это моя дочь, — отрезала Сильвана. — Она спит.
Боюсь, я невежливо вытаращила глаза: в «Шварцберге» найден труп, а девочка пошла подремать после обеда? Фаринелли правильно истолковала мой взгляд и пояснила:
— У Тильды слабое здоровье. Именно поэтому мы и приехали сюда — подышать чистым воздухом. А теперь, конечно, придется немедленно уехать.
— Не получится, — я покачала головой. — Комиссар настроен очень решительно. Никто не покинет «Шварцберг», пока они не разберутся, что произошло с тем человеком.
Высокая грудь певицы угрожающе приподнялась, Сильвана уперла мощные руки в бока, как будто собиралась петь партию Кармен, и возмущенно воскликнула:
— Что? Я немедленно иду к этому типу и выскажу все что думаю!
Я проводила решительно шагающую певицу довольным взглядом — толстяка комиссара ждет сцена поистине оперного накала страстей!
Тут я спохватилась и поспешила в свой номер, по дороге едва не споткнувшись о ноги Леона. Подросток устроился неподалеку, как всегда, погруженный в свою компьютерную игру.
В номере я первым делом тщательно заперла дверь — не хватало еще, чтобы кто-нибудь застал меня за прослушкой! На то, чтобы настроиться на нужную частоту, ушло еще несколько минут, и наконец до меня донеслись мужские голоса, звучавшие так чисто, будто допрос велся у меня под кроватью. Первый голос принадлежал, разумеется, Давиду Розенблюму. Услышав второй, я едва не застонала от разочарования.