Звук привел меня в чувство: монотонное бибиканье какого-то аппарата у меня над головой. Я моргнул и попытался приспособиться к свету, но мир был белым, ярким и шумным, словно кто-то водил пальцами по грифельной доске. Разные части моего тела были обмотаны трубками и проводами. Отовсюду что-то текло и капало.
Передо мной появился человек со стетоскопом на шее. Бибикающий звук прекратился.
— Как вы себя чувствуете? — Голос врача звучал приглушенно.
Я попытался заговорить, но у меня ничего не получилось. Мои губы прошептали «живой», но наружу не вырвалось ни звука.
Он похлопал меня по ноге.
— Когда вас доставили сюда, вы живым не были.
Я попытался сказать что-то еще и опять потерпел неудачу.
— Хотите услышать хорошие новости или плохие?
Я полагал, что уже знаю плохие новости. Хорошие.
Он улыбнулся, как будто от этого было легче.
— Вы будете жить.
В его словах для меня было мало утешения. Это было очевидно. Я напрягся и сумел прошептать одно слово:
— Плохие?
Выражение его лица изменилось.
— Вы будете жить, — врач помедлил, подбирая слова, — но не так, как раньше.
Он окинул меня взглядом с головы до ног, словно раздумывая, с чего начать. Так делает механик, которому вы только что отдали на диагностику свою колымагу с пятнадцатилетним стажем.
— Что-то очень большое упало на вашу руку и раздробило почти все кости.
Я попробовал пошевелить пальцами, но они не слушались меня.
— То, что горело, было токсичным и чрезвычайно горячим. Оно сожгло вашу гортань и голосовые связки. Вам придется заново учиться говорить. Крайне сомнительно, что вы когда-либо обретете прежний контроль над голосом.
Это объясняло появление странного комка в моем горле.
— Мы реконструировали вашу барабанную перепонку, но потеря слуха неизбежна. Кроме того, мы остановили кровотечение в грудной клетке и смогли извлечь пулю, но она причинила вашим внутренним органам много неприятностей. — Доктор повернулся и посветил красной лазерной указкой на рентгеновский снимок грудной клетки и позвоночника, которые, судя по всему, были моими. — Мы подробнее поговорим об этом в следующие дни.
Я был чрезвычайно заторможенным после глубокого медикаментозного сна. Слова доктора эхом отдавались в моей голове, не откладываясь в памяти. Я жестом указал на бумажный блокнот, который он мне передал. Я писал левой рукой, так что каракули было трудно разобрать.
— Какие у меня шансы?
Он со вздохом опустился на круглый стальной табурет на колесиках и подкатился к моей кровати.