— Вы больше никогда не будете петь. Возможно, даже говорить. Скорее всего, вы не сможете играть на инструментах, где требуется участие правой руки. Вы практически оглохли на правое ухо. Кроме того, ваша печень… — Он продолжал говорить, но мне было чрезвычайно трудно вникать в смысл сказанного. Слова перекатывались в моем черепе, как стеклянные шарики.
Я поднял голову и попробовал оглядеться, но комната начала вращаться, поэтому я снова улегся на подушку и закрыл глаза.
— Джимми?
— Кто? — Он наклонился ближе.
Я изобразил, будто играю на гитаре. Он рассмеялся:
— Вы имеете в виду гитару, в которую вцепились, когда вас привезли сюда?
Я кивнул.
— Никогда раньше такого не видел. Пришлось буквально выколупывать футляр из вашей стальной хватки. Возможно, гитара спасла вам жизнь. Если бы не она, сомневаюсь, что мы бы сейчас разговаривали друг с другом. Гитара стоит здесь, в углу. — Он вопросительно прищурился. — Вы знаете парня, который вытащил вас оттуда?
Я покачал головой.
— Сэм какой-то там. Он был здесь несколько раз вместе с девушкой, певицей. Он ее продюсер. Все хотят получить его автограф и ее тоже.
— Что еще за черт! — Мой шепот был сердитым, но бессвязным. Мужчина посмотрел на телевизор.
— Он спас вам жизнь. Об этом теперь говорят во всех новостях.
Я промолчал. Если бы я сказал правду, то это отняло бы у меня слишком много времени и сил.
Из-за шепота в моей глотке появилась слизь, вызвавшая мучительный, судорожный кашель. Доктор подставил мне пластиковую миску, которую я наполовину наполнил алой слизистой массой.
Я огляделся и похлопал по кровати левой рукой, как старик, шарящий в кармане пальто.
— Вы что-то ищете?
Я попытался жестами дополнить свой прерывистый шепот.
— Черная записная книжка. Стянутая резиновой лентой.
Он покачал головой:
— Не видел. Я поспрашиваю, но вряд ли она сохранилась. — Короткая пауза. — Огонь был очень сильным.
— Ядровая сосна.
Он наклонился ближе.
— Что это такое?
— Дерево, пропитанное керосином двести лет назад, — прошептал я.
Он кивнул:
— Тогда все ясно.
Я смотрел на потолок, а в уголках моих глаз собирались слезы. В эти первые туманные моменты я осознал несколько вещей: мои песни пропали, и на гитаре я больше играть не смогу. Но последнее откровение ранило меня больше всего.
Теперь Делии будет лучше без меня; я собирался расстаться с ней без каких-либо объяснений… и это будет больнее всего остального как для нее, так и для меня.