— Но, папа…
Блондин начал приводить с собой друзей. Сначала одного-двоих, но потом их количество умножилось. Они приходили целой толпой.
— Они повсюду.
Он рассмеялся:
— Должно быть, им правда нравится, как ты поешь.
Я сомневался, что отец правильно понимает ситуацию. Ведь я видел не щенков и не леденцы. Для меня они были такими же реальными, как пианино.
— Папа, этот парень может вывернуть Биг-Бига наизнанку. Это не шутка.
— Он сердитый?
Я немного подумал.
— Вроде бы нет, но мне кажется, что он воинственный.
— Другие похожи на него?
— Очень похожи.
— Ты что-нибудь слышишь?
Я кивнул.
— Что именно?
— Я слышу… пение.
— А ты можешь разобрать слова?
Я кивнул и понизил голос, зная о том, что они могут услышать меня:
— Да, сэр.
Отец рассмеялся, запустил руку в наплечную сумку и протянул мне маленький черный блокнот и ручку.
— Тогда, наверное, тебе нужно записывать их песни.
С тех пор я так и поступал.
Отец серьезно занимался моей музыкальной подготовкой. Если он учил меня стилю блюграсс, то Биг-Биг был моим наставником в блюзе. Он вырос в Мемфисе, ходил по Бил-стрит и кое-что понимал в блюзовой музыке дельты[43]. Одним из достопримечательных моментов его молодости было знакомство с музыкой Роберта Джонсона, и он рьяно утверждал, что мистер Джонсон не продавал душу дьяволу: «Он не мог этого сделать. Любой, кто так играет, не принадлежит дьяволу».
Но отец полагал, что в моем музыкальном образовании не хватает одного важного элемента, и этим элементом была ненавистная классика. Я терпеть не мог Моцарта, Баха и Бетховена и ненавидел портреты с белыми париками.
На мой десятый день рождения он преподнес мне два подарка. Первым, и крайне нежеланным, была мисс Вермета Хэгл. Мисс Хэгл тридцать лет играла с разными филармоническими оркестрами. Отец платил ей за мучительные четырехчасовые уроки, на которые я каждую среду отправлялся, как на казнь.
Посещение зубоврачебного кабинета казалось куда мне более привлекательным. Она была ужасной. Ее уроки были ужасными. Ее манера убеждать была ужасной. Ее дыхание было ужасным. И она сидела с таким видом, будто ей в спину вогнали шестифутовый кол. Она никогда не была замужем, и я понимал почему.
Как я ни умолял и ни прикидывался больным, какие бы предлоги я ни выдумывал, отец был непреклонным, как скала.
— Ты не можешь нарушать правила, пока не узнаешь, в чем они заключаются, — сказал он.
— Но почему я не могу учиться у тебя и Биг-Бига?
— Потому что ты уже знаешь больше, чем мы оба, вместе взятые. Я не жду, что тебе это понравится, но хочу, чтобы ты научился этому, причем как следует.