– Нет, нет, нет, нет. – Я потянула гитару, но вылез только гриф – его край был зазубренным, как грабли. Остальное осталось в чехле, гриф был полностью оторван. От моего лица отхлынули все краски. – Нет! Мам!
Мама, тяжело дыша, подлетела к двери:
– Что? Что случилось? Ты в порядке?
Я подняла оторванный гриф и показала ей.
Паника на ее лице сменилась состраданием.
– О нет. Что случилось? – спросила мама.
– В смысле, что случилось? – взорвалась я, чувствуя, как к глазам подступают слезы. – Джона случился! Я миллион раз просила тебя не пускать его в мою комнату.
Мама нахмурилась:
– Это сделал Джона?
– А кто еще? Я-то уж точно этого не делала.
– Не спеши с выводами.
– Я ни с чем не спешу.
Я бросила сломанную деталь в чехол и уткнулась лицом в кровать.
– Ох, милая. Мы что-нибудь придумаем.
– Что? – спросила я, матрас заглушал мой голос. – Ты не можешь дать мне денег на покупку новой гитары. Мне пришлось работать полгода, чтобы купить эту. Что тут придумывать?
– Ее нельзя починить?
– Гриф оторван с мясом. Это не просто поломка.
Матрас прогнулся – мама села возле меня и погладила по спине. Я скинула ее руку, и она поняла намек:
– Мне жаль, Лил. Можешь забирать часть выручки на всех ярмарках, – негромко произнесла она. – Я помогу тебе снова заработать на гитару.
Я подняла голову, вытирая слезы с глаз.
– Почему я должна снова зарабатывать? – возмутилась я. – Разве не Джона должен работать на ярмарках, чтобы купить мне новый инструмент?
– Ему всего семь лет.
– Он достаточно взрослый, чтобы прекрасно все понимать.
– Милая…
– Мам? Ты можешь уйти? Я хочу побыть одна.
– Хорошо.
Я больше ничего не сказала, тогда мама встала и вышла из комнаты. Когда она закрыла за собой дверь, я услышала, как она позвала Джону. А потом они заговорили в коридоре. Я прислушивалась к ним, прижимаясь лицом к матрасу.
– Джона, это ты сломал гитару сестры?
– Что? Нет.
– Ты вошел к ней в комнату и разбил ее гитару?
– Нет! Это не я.
Правильно. Дай ему шанс откреститься, мама. Молодец! Ей следовало начать так: «Я знаю, что ты разбил ее гитару». Ну да неважно. Это не имело значения. Гитара была сломана. И признание Джоны ничего не изменит.
Послышался скрип дверной ручки, а следом сразу мамин голос:
– Оставь ее. Поговоришь с ней позже.
Должно быть, мама попросила всех не лезть ко мне, потому что до конца вечера меня никто не беспокоил. Ни один человек. После нескольких лет попыток побыть одной я наконец получила то, чего хотела.
Я достала блокнот и уставилась на начатую песню. Сейчас я не могла ее писать. Она была о нем… о Кейде. Меня бросило в дрожь. О Кейде я могла написать только одну песню. Я открыла чистую страницу и приставила к листку карандаш.