– Мне тоже.
– А что, если бы мама Тамс позвонила в полицию? А что, если бы тебя посадили в тюрьму? – Голос у него дрожит, и, похоже, он вот-вот снова расплачется.
– Не пойду я ни в какую тюрьму. Я бы не позволил им отправить себя в тюрьму. Просто вышло недоразумение. Вот и все. Я просто запутался.
Он без единого слова вылезает из машины, и, когда мы шагаем по дорожке, я говорю:
– Эй, малыш, ты ведь не расскажешь маме с папой о том, что сегодня произошло?
Дождь перестал, но я чувствую, как его остатки висят в воздухе.
Дасти задумывается, и я вижу, что брат не хочет мне ничего обещать. Никогда. Он поднимает лицо кверху и встречается со мной взглядом. Глаза его вырубают меня наповал. Они смотрят на меня, но откуда-то очень издалека. Наконец он произносит:
– Ладно.
Он заходит в дом, а я присаживаюсь на крыльцо, пусть и мокрое, потому что я еще не готов войти внутрь. Выдался долгий день, а вечер такой тихий и прохладный, словно коснувшаяся лба рука, когда у тебя температура. Я смотрю на улицу, а потом на небо. Руки все еще трясутся. Сердце по-прежнему колотится.
Сегодня день прошел просто отвратительно. С мозгами у тебя из рук вон плохо. И лучше никогда не станет.
Я не смог бы сказать, как выглядит Джереми Мервис. Если бы он сейчас прошел по улице, я бы не смог его узнать. Но никогда не забуду ужас в его глазах, когда я пытался вытащить его за дверь. И никогда не забуду лицо брата, когда тот смотрел на меня.
Сегодня все могло обернуться еще хуже.
Я повторяю это снова и снова, пока пытаюсь представить себе пять еще более ужасных последствий, но не могу, поскольку что может быть еще хуже, чем случайная попытка похитить незнакомого тебе ребенка? Мои мысли быстро перескакивают на Дасти. Он носит в себе то, о чем я никогда не узнаю, так же, как и я, и все мы. Я не уверен, что именно он в себе носит, но могу догадаться. Дасти чувствительный, он честный. Немного эксцентричный. Он почти наверняка веселый, однако сомневаюсь, что даже он сам об этом знает. Как и Либби, он не станет притворяться тем, кем не является на самом деле, и не боится быть другим. Но большинству детей не всегда это нравится.
Я больше не верю в Бога, если вообще когда-то верил, но вслух я произношу нечто вроде молитвы. Просто храни его. Не дай никому причинить ему боль. А пока хранишь его, пригляди еще за Либби и стариной Джонни Ромсфордом. И за мамой. И за Маркусом. И даже за папой.
Себя я в список не добавляю, потому что это кажется эгоистичным. Но, наверное, я об этом думаю, хоть на мгновение. И за мной, наверное, хотя я этого и не заслуживаю. Может, и за мной пригляди