– Я боюсь его, – вынуждена я признать. – Я знаю, что он безжалостен, и не представляю себе, как далеко он готов зайти для достижения своих целей. И из-за этого я понимаю, что он мне не опасен, только когда находится на моей стороне. Вот так, – невесело усмехаюсь я. – Я избавляюсь от врага у ворот, впуская его внутрь замка. И когда он добр ко мне, я знаю, что ничто другое не причинит мне вреда.
– Разве вы не понимаете, что должны освободиться от него? – Генри категоричен, как и все молодые. – Вы же живете с ним из страха.
– На этом настаивают мои сестры, – говорю я. – И брат. И я делаю это ради Якова.
– Вы не станете его женой на деле, как и на слове?
Он совсем еще юн и не видит, когда я лгу.
– Никогда, – говорю я ему, думая, что именно это пообещала Екатерина моему мужу и это должно случиться на Троицу. – Даже не думай об этом.
– Вы не любите его?
Его молодость спасает его от понимания женской натуры: женщина может любить и ненавидеть одновременно.
– Нет, – осторожно отвечаю я. – Это вовсе не похоже на любовь.
И тогда он смягчается и склоняет голову, чтобы поцеловать мои руки, которые вцепились в него.
– Хорошо, – говорит он. – Тогда я отправлюсь в Стерлинг и буду ждать там, пока вы не пошлете за мной. Вы знаете, что я хочу служить только вам.
Я проживаю эту весну без моего юного любовника, хоть и очень скучаю без его угрюмого присутствия и ревнивых взглядов из дальних уголков зала. Каждый день мое беспокойство все усиливается, потому что намерения Арчибальда становятся все яснее. Он усиливает давление на лордов, и мне понятно, что он жаждет править. Его связи с Англией, его богатства, некогда бывшие моими богатствами, и природная властность подавляют всех инакомыслящих. Он по-прежнему нежен и внимателен ко мне, но я с ужасом думаю о приближении Троицы, когда он вернется в мою постель, и я не вижу ни малейшего повода ему отказать. Что еще хуже, он говорит обо всем этом как о соглашении, на которое мы оба пошли добровольно, словно сами решили подождать прихода лета, которое бы стало символом нашего полного примирения, словно мы пара голубков, надеющихся на скорое прибавление в семействе. План Екатерины, состоявший в том, чтобы дать мне время снова привыкнуть к нему, оказался весьма действенной стратегией ухаживания, неумолимо ведущей к воссоединению супругов. Он слишком умен, чтобы говорить об этом открыто, но это не мешает ему заказать портнихе новый полог и постельное белье для моей кровати, предупредив ее о том, что они должны быть готовы к Троице. Он с уверенностью говорит о лете, о том, что мы поедем в Линлитгоу и дальше на север и что мы непременно должны взять Якова с собой в поездку по всей стране, как делал это его отец, король. Он рассуждает о том, что научит Маргариту ездить верхом по-мальчишески, чтобы она могла охотиться и участвовать в дальних выездах. Он нисколько не сомневается в том, что мы будем вместе, как муж и жена, этим летом и все последующие летние сезоны. С уверенностью он подает кардиналу Уолси прошение о полном присвоении моих земель, и теперь все мои ренты, все налоги и урожаи переходят в его руки, как к моему признанному мужу. Я ничего больше не слышу о женщине, которую он называл своей женой, Джанет Стюарт из Тракуэра. Я не знаю, живет ли она в замке Танталлон в качестве его хозяйки или в одном из замков, принадлежащих мне, – никто не смеет мне об этом сказать. Кто знает, может, он и бросил ее, и она сейчас живет где-нибудь в Тракуэре, с еле теплящейся надеждой на его возвращение и страхом перед тем, что ее надежда сбудется. Он никогда не упоминает о ней, а у меня самой язык не поворачивается спросить. Я растеряла всю смелость, чтобы ему противостоять.