Сжимая телефон в руке, Андрей вышел через раздвижные двери в просторный тамбур, где томилась какая-то пигалица, дожидающаяся, когда освободится туалет.
— Да, — сказал Андрей в трубку.
— Папа!
По сердцу словно бритвой полоснули: внутри стало горячо и больно, на глаза навернулись слезы, пролить которые Андрей, конечно, не мог себе позволить.
— Данилка, — выдавил он из себя. — Привет.
— Папа, ты почему уехал? А я? Мы сегодня играть не будем?
Голосок четырехлетнего сынишки был таким родным, таким трогательным, что Андрей перевел дух, когда пигалица скрылась за дверью туалета. Слезы все же выступили. Люба знала, что делала, когда дала мобильник Данилке. Андрею нестерпимо захотелось выпрыгнуть из поезда прямо на ходу и идти домой пешком, с вещами или без них, не важно.
Важным в этом мире был только сын.
— Сегодня мы играть не будем, — сказал Андрей, излишне сильно стискивая плоский корпус телефона.
— Почему? — спросил Данилка.
Потому что я не в состоянии находиться в одном доме с твоей мамой, сынок, — ответил мысленно Андрей. — Потому что я не могу ее простить.
Даже ради меня?
На самом деле вопрос прозвучал только в воображении. Данилка пока что молчал. Ждал ответа на свой вопрос. Судя по тому, как отдаленно звучал голос мальчика, трубку для него держала Люба. Предусмотрительно включив громкую связь.
— У меня дела, — выдавил Андрей.
— А завтра? Мы будем играть завтра?
Черт бы побрал эту нелепую, фальшивую взрослую жизнь с ее дурацкими правилами и неписаными законами! Андрей сейчас отдал бы все за возможность обнять сына, прижать к груди, успокоить, заверить в своей любви. Нет, не все он готов был отдать. Оказывается, не все. Не готов пожертвовать самолюбием, гордостью, чувством собственного достоинства.
— Завтра меня еще не будет, — сказал Андрей.
— Почему, почему? — огорчился Данилка.
На это осталось лишь тупо повторить:
— Дела.
— А ты не делай дела, ты возвращайся, папа. Я тебе книжку подарю, хочешь? Про великанскую грушу.
Андрей невольно улыбнулся и, проводив взглядом девчушку из туалета, напомнил:
— Эту книгу я сам тебе подарил, Данила.
— Ну и что? — нашелся сын. — А теперь я тебе обратно дарю. Я тебе все-все отдам, только возвращайся. Все книжки, все игрушки. Самокат. Краски.
Горячий ком, набухший в горле, не позволял Андрею дышать. Пока он боролся с этим удушающим комом, силясь сделать глоток воздуха, в телефоне зазвучал другой голос:
— Видишь, как Данечка за тобой скучает? — Это была Люба. — Возвращайся, Андрюша. Прости меня. Больше этого не повторится, обещаю.
— Не повторится, — подтвердил он. — Потому что с меня хватит. Один раз я тебя уже простил.