Майор сдержал обещание. Андрея провели по узкому коридору, заполненному невеселой, угрюмо бурчащей публикой, и впустили в комнату, разделенную мутным, заплеванным внизу стеклом. У стены стоял тюремщик в великоватой форменной кепке с мятым козырьком. Два стула были заняты женщинами совершенно одинаковой комплекции, беседующими со своими не то мужьями, не то сыновьями, не то братьями.
— Ну ты дурной, Лешка, — говорила одна. — Что ж теперь будет, а? Сколько раз тебе говорила, не пей проклятую, не пей!..
— Не верю я тебе, Миша, — плаксиво ныла вторая. — Выйдешь и опять за старое возьмешься. Сил моих больше нет терпеть.
Продолжения Андрей не услышал. За стекло привели отца, с руками, сцепленными за спиной. Он сел и почти беззвучно пошевелил губами.
— Звук включите! — крикнул Андрей.
В динамике зашуршало.
— Здравствуй, сынок, — сказал отец. — Как дела?
Было понятно, что спрашивает он не о самочувствии Андрея и не о событиях в мире. Глаза у него были тоскливыми и с легкой сумасшедшинкой, как у волка в клетке.
— Был у Соболева, — сказал Андрей. — Внимательно выслушал. Пообещал затребовать дело и разобраться.
— Нужно скорее, — вздохнул отец. — Как можно скорее, Андрюша.
— Что-то случилось? В камере проблемы?
В позе и выражении лица тюремного соглядатая ничего не изменилось, но было ясно, что он весь обратился в слух.
— В камере постоянно проблемы, — сказал отец с едва заметным нажимом на слове «постоянно». — У меня возник небольшой конфликт с одним уголовником. Он на меня почему-то зуб заимел.
— Так, — насторожился Андрей. — И что? Достает?
— Доставал. Но сегодня ночью он спросонья нары перепутал. Полез на нары и грохнулся. Сотрясение мозга. Сейчас в лазарете отдыхает. Но когда выйдет…
Отец не договорил.
— Разбираться будет, по чьей вине упал? — догадался Андрей.
— Боюсь, что да, — вздохнул отец. — Он рядом с моей шконкой упал. Может меня обвинить.
Жаргонное словечко «шконка», сорвавшееся с отцовских уст, неприятно резануло слух.
— Но были же, наверное, свидетели, — сказал Андрей.
— Нет. В хате не бывает свидетелей. Это трактуется как стукачество, а за такие вещи опустить могут.
Отец покосился на тюремщика.
«Здорово же он тут поднаторел, — с горечью отметил про себя Андрей. — По фене ботает, как заправский урка. Черт, не нравится мне все это. Нужно что-то предпринимать. Срочно».
— Я попрошу перевести тебя в одиночную камеру, — произнес он, обдумав ситуацию. — Там тебе спокойней будет.
— Было бы хорошо. Но…
— Что «но»?
— Теряю я надежду, Андрюша, — вздохнул отец. — Время идет, а воз и ныне там. Уже не верится в благополучный исход. Эти когти так сжались, что не разожмешь.