— Там мои вещи.
Уварова переступила с ноги на ногу.
— Сейчас пришлю кого-нибудь с ключом, чтобы присмотрел за тобой. А то ведь сопрешь что-нибудь или документы важные вынесешь. Знаем мы тебя. — Каширов погрозил пальцем. — Расчет получишь через две недели. Формально пока что будешь числиться на работе.
— А если я откажусь? — Она прямо посмотрела на начальника.
Он ответил ей таким же прямым, немигающим взглядом.
— Тогда вылетишь не за служебное несоответствие, а по статье. Годика два мы тебе обеспечим.
Она дошла на негнущихся ногах до двери, обернулась и спросила:
— Про копию вам Плотников рассказал?
— Дался тебе этот Плотников! Иди уже.
— Сначала ответьте. — Теперь, когда Каширов по сути больше не являлся ее шефом, Уварова не просто осмелела, а обнаглела. — Я хочу знать. Вы ему поручали ксероксы проверять или это была его инициатива?
Полковник опустился в кресло, побарабанил по столу. Он понимал, что если попытается наорать на Уварову и выставить ее из кабинета, то конфликта не миновать. Когда людям терять нечего, лучше их до крайности не доводить. Провел против шерсти, теперь можно и погладить немножко.
— Разговор должен остаться между нами, — предупредил Каширов, насупившись. — Обещаешь?
— Да. — Уварова утвердительно тряхнула волосами.
— Рычаги какие-то у Плотникова в прокуратуре. На самом верху. — Полковник показал глазами на потолок. — Дядя или крестный, не знаю точно, кем ему главный приходится. Но приходится. Понимаешь?
— Понимаю. Вы ничего не подозревали. Это он настучал.
— У тебя все, Уварова? Можешь идти.
На этот раз она подчинилась. Не хотелось терять времени. Нужно было срочно разыскать подонка Плотникова, чтобы разодрать ему физиономию на прощание. Пусть потом объясняет женушке, отчего это женщины его царапают.
Она сердито забарабанила босоножками по служебным коридорам.
Приговор, вынесенный отцу, подействовал на Андрея, подобно удару кувалды по голове. Он не понимал, как быть дальше. Чувствовал себя обманутым и преданным.
— Что, помог вам Соболев? — спросила мать, даже не пытаясь смягчить язвительность, переполнявшую ее.
Она явилась в суд во фривольном платье с голыми плечами и бантом на талии. То, как она молодилась, не просто раздражало Андрея, а вызывало в нем чувство неловкости за эту глупую, непутевую, капризную и распущенную женщину, которая звалась его матерью. Возражать ей хотелось хотя бы из чувства противоречия.
— Соболев предупредил, что приговор нужно будет обжаловать.
— А, по-моему, ты просто себя успокаиваешь, — сказала мать. — Видел глаза отца? Он внутренне смирился с наказанием. Если бы он не убивал, разве промолчал бы? Ему дали слово, а он бормочет невесть что. Конечно, он во всем и виноват.